.над i.
 |
Записи с темой: СЛОВА (185)
четверг, 17 января 2013
.над i.
Я бежал и бежал, руки немели от подтягиваний, ноги - от перескакивания труб и крыш. Я бежал по этому прекрасному городу, в котором было и небо, и зелень, и люди, и власть. И, как всегда, бежал от власти, ибо она имеет мощь за мной гнаться. Я уже почти забыл почему и от кого бегу, но помнил во имя чего.
В какой-то момент ему показалось, что он оторвался. Он попал в дивное место - старый, заросший травой дворик, с почти доломанными качелями, с сеткой-забором местами и веревками, на которых сушилось белье. И все это - будто нарисовано рукой Макото Синкая.
У вытоптанной травы стоял синий пластиковый стул. Стоял так, что было ясно - на нем сидят и смотрят. Я сел и понял - смотрят на небо. И столько в этом небе, крыше здания, зеленом пучке травы было смысла и покоя, что никуда бежать больше не имело смысла.
В какой-то момент ему показалось, что он оторвался. Он попал в дивное место - старый, заросший травой дворик, с почти доломанными качелями, с сеткой-забором местами и веревками, на которых сушилось белье. И все это - будто нарисовано рукой Макото Синкая.
У вытоптанной травы стоял синий пластиковый стул. Стоял так, что было ясно - на нем сидят и смотрят. Я сел и понял - смотрят на небо. И столько в этом небе, крыше здания, зеленом пучке травы было смысла и покоя, что никуда больше не бежалось
Но они вошли, пригнувшиеся хищники в долче и габанне, с пистолетами углом к плечу.
Я встал, взял стул - как в детстве скрыв голову, синими ножками в небо - и пошел к грузовой машине, в которую соседи грузили свой скраб.
Погоня рассредотачивалась по двору и проверяла углы.
Я поставил стул в кузов и забрался туда сам. Жилистая строгая женщина в косынке увидела меня, стул, движение и сказала мне "нет".
- Уходите.
- Я не могу, прошу вас, помогите мне.
- Нет, это невозможно, вы не понимаете. Уходите.
Она не кричала. Не молила. Не боялась. Она просто говорила уйти.
Но я пробирался внутри грузовика, все ближе к кабине. И тогда ей постучали в окно. Ей пришлось сесть.
"Откройте!"
Окно почему-то запотело, лицо человека было мутным, но я хорошо знал его - Мой дорогой друг. Мой главный враг. Я вглядывался в него, пока она неподвижно сидела и дышала. Дышала так, словно готовилась к битве или поднять штангу.
" Именем закона, открывайте!"
У моего друга было немного бобриное лицо: с пухлыми узкими щеками, глазами бусинами, и потными проблесками.
Ручки крутились долго - сначала спустилось одно стекло, сразу за ним - другое.
- Почему вы так долго открывали?
- Понимаете, я не могла. - Она не врала ему. Не собиралась врать. Он просто не задавал нужный вопрос.
Он и не хотел, сунув пистолет за ее плечо, он потянулся сам.
Я смотрел на пистолет - черный, блестящий, на расстоянии вздоха. Понимал, что я сейчас должен схватить, потянуть, выстрелить, спасти женщину и выстрелить снова, и еще, и ...
Я протянул руку. И повернул предохранитель.
Он удивленно вздрогнул и вернул пистолет, смотрел на него целое мгновение, а потом сунул в окно нелепый бумажный пакет.
- Тут амоксал для твоих ушей - он смотрел прямо на меня и смущенно улыбался.
- Что ты делаешь? - удивление затапливало мои берега и брови.
- Я учусь. - сказал мой враг. И улыбнулся.
В какой-то момент ему показалось, что он оторвался. Он попал в дивное место - старый, заросший травой дворик, с почти доломанными качелями, с сеткой-забором местами и веревками, на которых сушилось белье. И все это - будто нарисовано рукой Макото Синкая.
У вытоптанной травы стоял синий пластиковый стул. Стоял так, что было ясно - на нем сидят и смотрят. Я сел и понял - смотрят на небо. И столько в этом небе, крыше здания, зеленом пучке травы было смысла и покоя, что никуда бежать больше не имело смысла.
В какой-то момент ему показалось, что он оторвался. Он попал в дивное место - старый, заросший травой дворик, с почти доломанными качелями, с сеткой-забором местами и веревками, на которых сушилось белье. И все это - будто нарисовано рукой Макото Синкая.
У вытоптанной травы стоял синий пластиковый стул. Стоял так, что было ясно - на нем сидят и смотрят. Я сел и понял - смотрят на небо. И столько в этом небе, крыше здания, зеленом пучке травы было смысла и покоя, что никуда больше не бежалось
Но они вошли, пригнувшиеся хищники в долче и габанне, с пистолетами углом к плечу.
Я встал, взял стул - как в детстве скрыв голову, синими ножками в небо - и пошел к грузовой машине, в которую соседи грузили свой скраб.
Погоня рассредотачивалась по двору и проверяла углы.
Я поставил стул в кузов и забрался туда сам. Жилистая строгая женщина в косынке увидела меня, стул, движение и сказала мне "нет".
- Уходите.
- Я не могу, прошу вас, помогите мне.
- Нет, это невозможно, вы не понимаете. Уходите.
Она не кричала. Не молила. Не боялась. Она просто говорила уйти.
Но я пробирался внутри грузовика, все ближе к кабине. И тогда ей постучали в окно. Ей пришлось сесть.
"Откройте!"
Окно почему-то запотело, лицо человека было мутным, но я хорошо знал его - Мой дорогой друг. Мой главный враг. Я вглядывался в него, пока она неподвижно сидела и дышала. Дышала так, словно готовилась к битве или поднять штангу.
" Именем закона, открывайте!"
У моего друга было немного бобриное лицо: с пухлыми узкими щеками, глазами бусинами, и потными проблесками.
Ручки крутились долго - сначала спустилось одно стекло, сразу за ним - другое.
- Почему вы так долго открывали?
- Понимаете, я не могла. - Она не врала ему. Не собиралась врать. Он просто не задавал нужный вопрос.
Он и не хотел, сунув пистолет за ее плечо, он потянулся сам.
Я смотрел на пистолет - черный, блестящий, на расстоянии вздоха. Понимал, что я сейчас должен схватить, потянуть, выстрелить, спасти женщину и выстрелить снова, и еще, и ...
Я протянул руку. И повернул предохранитель.
Он удивленно вздрогнул и вернул пистолет, смотрел на него целое мгновение, а потом сунул в окно нелепый бумажный пакет.
- Тут амоксал для твоих ушей - он смотрел прямо на меня и смущенно улыбался.
- Что ты делаешь? - удивление затапливало мои берега и брови.
- Я учусь. - сказал мой враг. И улыбнулся.
вторник, 28 августа 2012
.над i.
Вернулись родители с моря, принесли с собой шторма и соль на губах.
Я - дщерь соленых губ и ресниц. Бурь и робких просветов.
И так и не могу найти текст... о германии и австрии.
5 компьютеров в доме имеют свой минус: там слишком много папок.
Я - дщерь соленых губ и ресниц. Бурь и робких просветов.
И так и не могу найти текст... о германии и австрии.
5 компьютеров в доме имеют свой минус: там слишком много папок.
пятница, 24 августа 2012
10:43
Доступ к записи ограничен
.над i.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 19 июля 2012
.над i.
***
- Ой, смотри, лебедь плывет - я свесилась через перила, стараясь побольше разглядеть шеи и крыльев.
- А ты когда-нибудь видела как они по земле ходят? Они тогда похожи на динозавров. Лапки маленькие, шея длинная и чап-чап-чап.
***
Под проливным дождем стоят люди с зонтиками, перед ними пустая деревянная сцена и под тентом играют музыку. Веселую, разную. Тент иногда провисает и тогда мальчик - не музыкант обходит гитариста и тычет палкой в тент. Слева сверзается водопад.
Перед нами две девушки сняли босоножки и сели на скейтборд под зонт. Ноги мокнут, но их спины совсем рядом. Им хорошо.
Толстая некрасивая леди вышла танцевать на деревянную сцену и никого не стесняясь выделывала там па полконцерта. Я выбирала такое место, чтобы желтый зонтик девушки передо мной закрывал от меня ее. Так я могла не отвлекаться и слушать.
Маленький мальчик в коротком комбинезончике и смешной шляпе шустро бегает между зонтоголовыми. Его папа тоже зонтоголовый, но такой высокий, что мальчику не хватает зонтика и он все время мокнет. Рыжая девушка отдает ему огромный зонт с ручкой. Мальчику сначала прикольно его держать, но потом он устает. И тогда папа кончиками пальцев держит зонт за крышечку, а мальчик стоит внизу и танцует.
***
- Эти ребята приехали к нам из Израиля и никогда не выступали в Москве, поприветствуем их! - разрывается ведущий.
На сцену выходят 6 классных парней. Кто с контрабасом, кто с барабанами, кто с гитарой, кто с голосом. А один с трубой. У него рыжие штаны, огромный ирокез и он классный. Они играет минуты три, а потом рыжий выходит под самый дождь и кричит:
- Привет, Москва! Чего вы сидите под своим скучным тентом на пластиковых стульях, идемте танцевать!
Публика вяло реагирует и он добавляет
- Неужели Москва не танцует под дождем?!
И через 10 минут деревянная сцена прогибается под десятками голых пяток, вскидывающих людей в прыжки и в странные фигуры. Они танцуют самозабвенно и весело. А на полянке стоят зонтики, под каждым из которых прячется сумка или кеды.
- Ой, смотри, лебедь плывет - я свесилась через перила, стараясь побольше разглядеть шеи и крыльев.
- А ты когда-нибудь видела как они по земле ходят? Они тогда похожи на динозавров. Лапки маленькие, шея длинная и чап-чап-чап.
***
Под проливным дождем стоят люди с зонтиками, перед ними пустая деревянная сцена и под тентом играют музыку. Веселую, разную. Тент иногда провисает и тогда мальчик - не музыкант обходит гитариста и тычет палкой в тент. Слева сверзается водопад.
Перед нами две девушки сняли босоножки и сели на скейтборд под зонт. Ноги мокнут, но их спины совсем рядом. Им хорошо.
Толстая некрасивая леди вышла танцевать на деревянную сцену и никого не стесняясь выделывала там па полконцерта. Я выбирала такое место, чтобы желтый зонтик девушки передо мной закрывал от меня ее. Так я могла не отвлекаться и слушать.
Маленький мальчик в коротком комбинезончике и смешной шляпе шустро бегает между зонтоголовыми. Его папа тоже зонтоголовый, но такой высокий, что мальчику не хватает зонтика и он все время мокнет. Рыжая девушка отдает ему огромный зонт с ручкой. Мальчику сначала прикольно его держать, но потом он устает. И тогда папа кончиками пальцев держит зонт за крышечку, а мальчик стоит внизу и танцует.
***
- Эти ребята приехали к нам из Израиля и никогда не выступали в Москве, поприветствуем их! - разрывается ведущий.
На сцену выходят 6 классных парней. Кто с контрабасом, кто с барабанами, кто с гитарой, кто с голосом. А один с трубой. У него рыжие штаны, огромный ирокез и он классный. Они играет минуты три, а потом рыжий выходит под самый дождь и кричит:
- Привет, Москва! Чего вы сидите под своим скучным тентом на пластиковых стульях, идемте танцевать!
Публика вяло реагирует и он добавляет
- Неужели Москва не танцует под дождем?!
И через 10 минут деревянная сцена прогибается под десятками голых пяток, вскидывающих людей в прыжки и в странные фигуры. Они танцуют самозабвенно и весело. А на полянке стоят зонтики, под каждым из которых прячется сумка или кеды.
понедельник, 30 апреля 2012
.над i.
Вчера я наблюдала как Ри поддерживала Мигеля. Мигель пришел весь в бешенстве, черный как туча, сверкающий молниями и громом. А мы с Ри делали дом для Катаира... А он был настолько взбешен, что даже краешек его плаща нелепо топорщился от резких движений. И вдруг Ри вся стала для него, для него одного, словно стрункой вытянулась. Белая, почти прозрачная, все еще болеющая, она отложила бутыль с тушью и подошла к нему.
- Что случилось?
- Да ничего! Я просто бешеный! Ненавижу всех, не могу ничего поделать, я не могу себя контролировать, все валится из рук.
- Ммм, - говорит Ри и вдруг ловит его взгляд - может тебя покормить?
Мигель мгновенно оборачивается. улыбка мелькает между хмурых бровей
- А что есть?
- Шоколадка и мясо Ри - тут же рапортую я.
- Нет, мясо Ри это как-то по-каннибальски. тащи шоколадку.
И уже почти выходя, краем глаза,я вдруг заметила как Ри снова проследила взглядом за мечущимся зверем и просто подошла и обняла его. Как было, сбоку, двумя руками. Как медвежонка плюшевого. Просто. Обняла.
И он тут же весь расслабился, обмяк. обнял ее, уткнувшись в плечо и перестал быть страшным зверем, как-то трогательно вздохнув. Это длилось мгновение.
- У тебя красный нос. - сказал смущенный зверь
- Правда? - воскликнула бледнейшая Ри и смешно сунула нос в ладоши.
- Самый кончик - улыбнулся Мигель и легко щелкнул по нему.
Я вышла за дверь.
Хочется уметь также - просто обнимать...
- Что случилось?
- Да ничего! Я просто бешеный! Ненавижу всех, не могу ничего поделать, я не могу себя контролировать, все валится из рук.
- Ммм, - говорит Ри и вдруг ловит его взгляд - может тебя покормить?
Мигель мгновенно оборачивается. улыбка мелькает между хмурых бровей
- А что есть?
- Шоколадка и мясо Ри - тут же рапортую я.
- Нет, мясо Ри это как-то по-каннибальски. тащи шоколадку.
И уже почти выходя, краем глаза,я вдруг заметила как Ри снова проследила взглядом за мечущимся зверем и просто подошла и обняла его. Как было, сбоку, двумя руками. Как медвежонка плюшевого. Просто. Обняла.
И он тут же весь расслабился, обмяк. обнял ее, уткнувшись в плечо и перестал быть страшным зверем, как-то трогательно вздохнув. Это длилось мгновение.
- У тебя красный нос. - сказал смущенный зверь
- Правда? - воскликнула бледнейшая Ри и смешно сунула нос в ладоши.
- Самый кончик - улыбнулся Мигель и легко щелкнул по нему.
Я вышла за дверь.
Хочется уметь также - просто обнимать...
вторник, 17 апреля 2012
.над i.
Питер говорит ветром.
Вторгается в мысли, разбрасывает по углам, поди их потом собери, выскажи, вы-улыбь.
Ветер весной этой правит. Рука мягкая, но сильная. Облака гонит, погоду гонит, даже лед и тот по реке гонит. Льдины трещат друг о друга, ломаются, боками притираются. Мы смотрим на них сверху- перила моста грязные, но все равно смотрим - узнаем.
Кажется, ветер даже людей разгоняет. Пешеходы по одному - двое ходят по улицам, разбавляют архитектурный пейзаж.
Питер красуется перед нами всеми своими гранями. И заброшенными стимпанковскими кварталами, и узкими каналами, и огромными пространствами набережных.Чайки здесь носят черные носы и головы, гордо вышагивают по мостовым, поребрикам и льдинам. Последние трещат погромче птиц и людей. Но громче всех здесь тишина вторых линий и дворов. Гулкая, осязаемая почти, властная. Заходишь в нее с улицы - и замолкаешь, слушая.
Мы с ветром не воюем особо. Куда там, это почти бартер. Мы ему смех, разговоры, взгляды. А он нам то дождь, то снег, то хмурое близкое небо, то все уберет в синь- радуйтесь.
Зато с горизонтом воюем - он вроде ровный, а стоит пропустить его через объектив и падает, падает. Даже всадник с Петром и тот падает. Правда сам по себе.
А я хочу рассказать тебе как он был сух и выбелен, как под солнцем камни греются и светлеют. Хочу рассказать тебе как небо лазурью раскрашивает серые глаза. Как памятники стоят безвыходно, эпоха за эпохой, и только кислеют зеленью понемногу.
Расскажу тебе как биржевые столбы Питера розовы, как лодки у них пополам надломленны. Как дети ходят там в желтый шарфах и улыбаются, парами даже - все равно улыбаются. А китайцы по прежнему китайцы.
Как грязь здесь вьется мраморными жилками, по домам, по дорогам, по вывескам. Лепит свои линии судьбы особому городу. Выбелить, выстирать его и не станет Питера, только лубочный фасад.
Давай расскажу, что Иссакий закрывается в 5, мы туда не попали оба раза как-то, зато все набережные исходили, исфоткали, изговорили.
Хочется вещать о Питере - как точки мироздания. Помнишь, мы видели Церковь Адронного коллайдера. И мечеть тоже видели. Ту, у которой все цветное нутро спрятано в серой надежности гранита. Или про лица домов. Они вырастают внезапно, поражают, иногда уже даже упавшие наземь, все еще не разломленные - с удивленными каменными глазами. Они смотрят на вас внимательно из маленьких дворов и подколонных верхов. Лица эти беззвучны до красноречия, до смутного чувства внутри. Такого же, когда натыкаешься на старые советские афиши по среди города. И там даже не про фильмы, просто "Правда" висит. Дождями, солнцем и ветром - истрепанная до огрызков. Но оставшаяся для памяти.
Расскажу про все эти дома с окнами на полстены, с потолками до звезд, с фигурами. Были драконы и Слизерин, там жил Калинин, но мы-то знаем, что Слизерин. Видели надписи маркером на стенах, будто записку брошенную. Звали в театр, подписывались ванилью. Мы читали и сидели потом в этих пустых кафе. Пока ветер трепал наши веки, улыбки, волосы - там было тепло и тихо. Мир переставал качаться и прыгать, замирал в одной точке - обычно в "напротив-глаза" и мерно дышал.
Питер случается трижды. Там, на улице, в воде и воздухе. С бегущим мимо временем, бесконечными отрывками истории. Он весь тут, в созерцании. В попытках уловить это, осознать, ощутить.
По-другому случается внутри, порой за невзрачными окнами кафе, с выдуманными пироженками, с длинными стаканами, с деревянными столами.
И совсем иначе Питер случается ночью, на кухне жителей, с которыми сидишь, разговоры ткешь, общаешься, душу потихоньку вытряхиваешь, очищаешь, словно питерцы могут ее отбелить немного севером своим. В этих питерских домах даже думается порой Иначе, не то, что говорится.
Мой питерский дом был со старыми ширмами. Они делили огромные комнаты пополам, отдавая пространство музыке и маскам. В этом доме живет серогривый кот с ласковой мордой. И таджики за окном живут, заглядывают иногда, пока ходят мимо по лесам.
У моего питерского дома какая-то очень птичья душа.
Мой питерский житель умеет смеяться и хлопать ладонями. И глаза у нее иногда загораются, и мысли тоже. У моего жителя - пальцы быстрые, чтобы арфу играть, и воздуха много - чтобы с флейтами разговаривать. На самом деле, мыслей тоже много, она ими делится охотно, но они все равно остаются айсбергами выплывать. И у меня много теперь в памяти картинок с ней, кареокой. Но ярче всего одна - высокий питерский подъезд, гулкие ступеньки, уводящие меня на очередные полгода? и ее зеленая футболка с голыми коленками в темнеющем проеме двери: "Приезжай".
Питер мой, спутник, рядом шагающий, фотоаппарата стесняется, а сам щелкает, щелкает, и мгновения ловятся. Питер мой слушает меня, у него чертенята порой в глазах играются, но он молчит и изредко язвит, вызывая мои резкие движения рук и глаз. У Питера моего глаза серые, и если без очков - беззащитные. Он в самолете уши бережет, выпрямляется весь, побеждает давление. И думает страх его "Я никогда больше не буду играть". Я сижу рядом, смотрю, молюсь тихонько "Боже, не надо, пусть приходит в себя". А потом мы снова отчего-то смеемся и переглядываемся. Питер мой ездил в Крондштат.
У моих выходных характер легкий, радостный. Он бережет меня от этих дворов искусительных, с их крышами, и кормит пирогами. У меня нет поводов для грусти или печали, потому что даже в небо, опаздывая - мой Питер улыбался и пожимал плечами "Какая разница, значит останемся".
Вторгается в мысли, разбрасывает по углам, поди их потом собери, выскажи, вы-улыбь.
Ветер весной этой правит. Рука мягкая, но сильная. Облака гонит, погоду гонит, даже лед и тот по реке гонит. Льдины трещат друг о друга, ломаются, боками притираются. Мы смотрим на них сверху- перила моста грязные, но все равно смотрим - узнаем.
Кажется, ветер даже людей разгоняет. Пешеходы по одному - двое ходят по улицам, разбавляют архитектурный пейзаж.
Питер красуется перед нами всеми своими гранями. И заброшенными стимпанковскими кварталами, и узкими каналами, и огромными пространствами набережных.Чайки здесь носят черные носы и головы, гордо вышагивают по мостовым, поребрикам и льдинам. Последние трещат погромче птиц и людей. Но громче всех здесь тишина вторых линий и дворов. Гулкая, осязаемая почти, властная. Заходишь в нее с улицы - и замолкаешь, слушая.
Мы с ветром не воюем особо. Куда там, это почти бартер. Мы ему смех, разговоры, взгляды. А он нам то дождь, то снег, то хмурое близкое небо, то все уберет в синь- радуйтесь.
Зато с горизонтом воюем - он вроде ровный, а стоит пропустить его через объектив и падает, падает. Даже всадник с Петром и тот падает. Правда сам по себе.
А я хочу рассказать тебе как он был сух и выбелен, как под солнцем камни греются и светлеют. Хочу рассказать тебе как небо лазурью раскрашивает серые глаза. Как памятники стоят безвыходно, эпоха за эпохой, и только кислеют зеленью понемногу.
Расскажу тебе как биржевые столбы Питера розовы, как лодки у них пополам надломленны. Как дети ходят там в желтый шарфах и улыбаются, парами даже - все равно улыбаются. А китайцы по прежнему китайцы.
Как грязь здесь вьется мраморными жилками, по домам, по дорогам, по вывескам. Лепит свои линии судьбы особому городу. Выбелить, выстирать его и не станет Питера, только лубочный фасад.
Давай расскажу, что Иссакий закрывается в 5, мы туда не попали оба раза как-то, зато все набережные исходили, исфоткали, изговорили.
Хочется вещать о Питере - как точки мироздания. Помнишь, мы видели Церковь Адронного коллайдера. И мечеть тоже видели. Ту, у которой все цветное нутро спрятано в серой надежности гранита. Или про лица домов. Они вырастают внезапно, поражают, иногда уже даже упавшие наземь, все еще не разломленные - с удивленными каменными глазами. Они смотрят на вас внимательно из маленьких дворов и подколонных верхов. Лица эти беззвучны до красноречия, до смутного чувства внутри. Такого же, когда натыкаешься на старые советские афиши по среди города. И там даже не про фильмы, просто "Правда" висит. Дождями, солнцем и ветром - истрепанная до огрызков. Но оставшаяся для памяти.
Расскажу про все эти дома с окнами на полстены, с потолками до звезд, с фигурами. Были драконы и Слизерин, там жил Калинин, но мы-то знаем, что Слизерин. Видели надписи маркером на стенах, будто записку брошенную. Звали в театр, подписывались ванилью. Мы читали и сидели потом в этих пустых кафе. Пока ветер трепал наши веки, улыбки, волосы - там было тепло и тихо. Мир переставал качаться и прыгать, замирал в одной точке - обычно в "напротив-глаза" и мерно дышал.
Питер случается трижды. Там, на улице, в воде и воздухе. С бегущим мимо временем, бесконечными отрывками истории. Он весь тут, в созерцании. В попытках уловить это, осознать, ощутить.
По-другому случается внутри, порой за невзрачными окнами кафе, с выдуманными пироженками, с длинными стаканами, с деревянными столами.
И совсем иначе Питер случается ночью, на кухне жителей, с которыми сидишь, разговоры ткешь, общаешься, душу потихоньку вытряхиваешь, очищаешь, словно питерцы могут ее отбелить немного севером своим. В этих питерских домах даже думается порой Иначе, не то, что говорится.
Мой питерский дом был со старыми ширмами. Они делили огромные комнаты пополам, отдавая пространство музыке и маскам. В этом доме живет серогривый кот с ласковой мордой. И таджики за окном живут, заглядывают иногда, пока ходят мимо по лесам.
У моего питерского дома какая-то очень птичья душа.
Мой питерский житель умеет смеяться и хлопать ладонями. И глаза у нее иногда загораются, и мысли тоже. У моего жителя - пальцы быстрые, чтобы арфу играть, и воздуха много - чтобы с флейтами разговаривать. На самом деле, мыслей тоже много, она ими делится охотно, но они все равно остаются айсбергами выплывать. И у меня много теперь в памяти картинок с ней, кареокой. Но ярче всего одна - высокий питерский подъезд, гулкие ступеньки, уводящие меня на очередные полгода? и ее зеленая футболка с голыми коленками в темнеющем проеме двери: "Приезжай".
Питер мой, спутник, рядом шагающий, фотоаппарата стесняется, а сам щелкает, щелкает, и мгновения ловятся. Питер мой слушает меня, у него чертенята порой в глазах играются, но он молчит и изредко язвит, вызывая мои резкие движения рук и глаз. У Питера моего глаза серые, и если без очков - беззащитные. Он в самолете уши бережет, выпрямляется весь, побеждает давление. И думает страх его "Я никогда больше не буду играть". Я сижу рядом, смотрю, молюсь тихонько "Боже, не надо, пусть приходит в себя". А потом мы снова отчего-то смеемся и переглядываемся. Питер мой ездил в Крондштат.
У моих выходных характер легкий, радостный. Он бережет меня от этих дворов искусительных, с их крышами, и кормит пирогами. У меня нет поводов для грусти или печали, потому что даже в небо, опаздывая - мой Питер улыбался и пожимал плечами "Какая разница, значит останемся".
среда, 21 марта 2012
.над i.
Край света начинается у подножия радуги. Она огромным цветным полукругом прикрывает землю от тяжелых грозовых туч. Тучи тянутся до самого горизонта, туда, где небо выливается в море. Чайки, маленькие стюарды небесных сфер, спускаются к людям пониже, почти задевают макушки их и кричат. Только кажется, что непонятно и не о том. Если вслушатся, то весь чаячий крик пульсирует словом "Иди, иди, иди..." И ты идешь.
Через контрастные улицы Хоута, через лес яхтовых мачт, через зеленые камни ирландского берега. Идешь на самый край земли, где со всех сторон море обнимает эти вересковые скалы и нежно целует в самую маковку. В маяк.
Асфальт и последние деревни остаются за поворотом. Еще можно думать о тех счастливцах, у которых есть все утра, дни и ночи в этом заговоренном месте. Запоенном месте. Я нигде не слышала столько птиц. Они говорят так просто, словно на свете есть два птичьих языка - наш и их. И это мы говорим с акцентом.
Верес впивается в каменные отроги так густо, что кажется, будто тропки - пробор на челе земли, а его огненно-желтые цветы - недавно распустившиеся мысли. Дорожки петляют, опуская нас то к бьющимся о скалы волнам, то к поближе к закатным небесам.
Все небо опоясано облаками, а солнце старательно раскрашивает их в причудливые оттенки. Из мягкой окружностей туч то и дело вырываются искры самолетов, заставляя синеву дрожать.
Пока мы шли, я все время думала, что это волшебная земля. Если волшебство и существовало когда-то, а может даже и осталось среди нас, то оно здесь. В этих травах, с этом небе, в этих зеленых изгибах скал. Оно плещется у ног морем и говорит птицами. Колется вереском и уводит запахом далеко - далеко прочь.
Мои мысли, видимо, зажили своей отдельной жизнью, превратившись в еще один цветок вереска на склонах Ирландии. Может быть кто-то его однажды выпьет с чаем, и почувствует всю глубину моего чувства к этой земле.
И даже тени, пугающие своей чернотой по приходу ночи, не пытаются вырвать у тебя еще немного страха. Они не питаются страхом вообще. Зато у теней есть уши и шелковая грива, если решится свернуть с тропинки в прогалину. Да, тень окажется лошадью с умными глазами и ласковым носом. Она постоит, потыкается в вас, рассмотрит и позовет подругу. Они будут стоять вместе, едва различимые, а вы, вдвоем, будете смотреть на них. И в голове будут слишком чужие птичьи голоса. Всего на мгновение, но мгновения этого хватит.
Через контрастные улицы Хоута, через лес яхтовых мачт, через зеленые камни ирландского берега. Идешь на самый край земли, где со всех сторон море обнимает эти вересковые скалы и нежно целует в самую маковку. В маяк.
Асфальт и последние деревни остаются за поворотом. Еще можно думать о тех счастливцах, у которых есть все утра, дни и ночи в этом заговоренном месте. Запоенном месте. Я нигде не слышала столько птиц. Они говорят так просто, словно на свете есть два птичьих языка - наш и их. И это мы говорим с акцентом.
Верес впивается в каменные отроги так густо, что кажется, будто тропки - пробор на челе земли, а его огненно-желтые цветы - недавно распустившиеся мысли. Дорожки петляют, опуская нас то к бьющимся о скалы волнам, то к поближе к закатным небесам.
Все небо опоясано облаками, а солнце старательно раскрашивает их в причудливые оттенки. Из мягкой окружностей туч то и дело вырываются искры самолетов, заставляя синеву дрожать.
Пока мы шли, я все время думала, что это волшебная земля. Если волшебство и существовало когда-то, а может даже и осталось среди нас, то оно здесь. В этих травах, с этом небе, в этих зеленых изгибах скал. Оно плещется у ног морем и говорит птицами. Колется вереском и уводит запахом далеко - далеко прочь.
Мои мысли, видимо, зажили своей отдельной жизнью, превратившись в еще один цветок вереска на склонах Ирландии. Может быть кто-то его однажды выпьет с чаем, и почувствует всю глубину моего чувства к этой земле.
И даже тени, пугающие своей чернотой по приходу ночи, не пытаются вырвать у тебя еще немного страха. Они не питаются страхом вообще. Зато у теней есть уши и шелковая грива, если решится свернуть с тропинки в прогалину. Да, тень окажется лошадью с умными глазами и ласковым носом. Она постоит, потыкается в вас, рассмотрит и позовет подругу. Они будут стоять вместе, едва различимые, а вы, вдвоем, будете смотреть на них. И в голове будут слишком чужие птичьи голоса. Всего на мгновение, но мгновения этого хватит.
понедельник, 19 марта 2012
.над i.
Он оказался пьяным, шумным и веселым. Народу было столько, что казалось- это все не он, это все они принесли с собой, привезли как водится. А мы просто не видим в праздной толпе и забитых барах. Забитых так, что там войти нельзя было- все стоят. Улицы извивались под топотом и гамом, оставляя нас одних, осколком праздника, в который неясно как играть.
Я всматривалась в лица и не видела их, слушала разговоры и не могла услышать слов. Город оставался выдуманным сном, пустой декорацией к мыслям и переживаниям. Хотелось сесть, затаится, присмотрется... Но надежда на это уже даже не появлялась. И тут вдруг мы его услышали. Сквозь плотное кольцо танцующих и смеющихся прорывался хриплый, яркий, живой голос, подпитанный глубокими ритмичными басами. Мальчик пел, его друг играл на ящиках ударными, то и дело взвякивая водопроводной трубой. Город оказался юным, щербатым и талантливым, он оказался смешным и понятным. Ничего не было важно кроме этого пульса. Никакой приезжий народ не мог его заглушить. Никакой пьяный и неадекватный человек не мог его остановить. Дублин пел, уже осипнув, хватая воздух жадно, глотками, взахлеб. Дублин качал, стук сердца которого был рван, быстр и силен. Так силен, что достигал нашего нутра и вырывался обратно в движении тела.
И все стало ясно. Мы перестали смотреть, мы стали слушать и где дублин пел, мы туда и шли. Забирались в переулки, на лестницы, протискивались через людей, брали леденящие руки бокалы и слушали, впитывая его, вслушивая, вживаясь. Пиво пенилось, неуловимо меняя состав крови, внушая 'ты свой, ты мой, танцуй, живи!' и город расцветал зеленым, оранжевым. Оживал статуями. Резко, внезапно, со смехом. И мы радовались этому 'вдруг', а память лихо добивала' а ведь кроме той пойманной от статуи конфеты, вы так и не успели поесть'.
Город вел нас, город жил нами, мы были тем самым потоком, что вносится в бар и танцует у сцены. Были теми, кто кричит в ухо свое имя и родину. И все равно не слышно. Были там, где кричали слова песен, потому что знаем. И где танцуют, потому что не слышно. Последним судорожным вдохом, дублин отдал нас клубу, где белый цвет всегда синь, и ритм не оставляет никакого выбора. Танцуй, танцуй или уходи. Я не знаю их имен, но мы танцевали так, будто знакомы сто лет. И город радовался нам, распахивался на встречу, главное было успеть вернуться до того, как вскипевшая кровь совсем унесет тебя.
И дорогой назад мы обрели свои новые голоса- сиплые, жаркие, яркие, пульсирующие сердцем.
Я всматривалась в лица и не видела их, слушала разговоры и не могла услышать слов. Город оставался выдуманным сном, пустой декорацией к мыслям и переживаниям. Хотелось сесть, затаится, присмотрется... Но надежда на это уже даже не появлялась. И тут вдруг мы его услышали. Сквозь плотное кольцо танцующих и смеющихся прорывался хриплый, яркий, живой голос, подпитанный глубокими ритмичными басами. Мальчик пел, его друг играл на ящиках ударными, то и дело взвякивая водопроводной трубой. Город оказался юным, щербатым и талантливым, он оказался смешным и понятным. Ничего не было важно кроме этого пульса. Никакой приезжий народ не мог его заглушить. Никакой пьяный и неадекватный человек не мог его остановить. Дублин пел, уже осипнув, хватая воздух жадно, глотками, взахлеб. Дублин качал, стук сердца которого был рван, быстр и силен. Так силен, что достигал нашего нутра и вырывался обратно в движении тела.
И все стало ясно. Мы перестали смотреть, мы стали слушать и где дублин пел, мы туда и шли. Забирались в переулки, на лестницы, протискивались через людей, брали леденящие руки бокалы и слушали, впитывая его, вслушивая, вживаясь. Пиво пенилось, неуловимо меняя состав крови, внушая 'ты свой, ты мой, танцуй, живи!' и город расцветал зеленым, оранжевым. Оживал статуями. Резко, внезапно, со смехом. И мы радовались этому 'вдруг', а память лихо добивала' а ведь кроме той пойманной от статуи конфеты, вы так и не успели поесть'.
Город вел нас, город жил нами, мы были тем самым потоком, что вносится в бар и танцует у сцены. Были теми, кто кричит в ухо свое имя и родину. И все равно не слышно. Были там, где кричали слова песен, потому что знаем. И где танцуют, потому что не слышно. Последним судорожным вдохом, дублин отдал нас клубу, где белый цвет всегда синь, и ритм не оставляет никакого выбора. Танцуй, танцуй или уходи. Я не знаю их имен, но мы танцевали так, будто знакомы сто лет. И город радовался нам, распахивался на встречу, главное было успеть вернуться до того, как вскипевшая кровь совсем унесет тебя.
И дорогой назад мы обрели свои новые голоса- сиплые, жаркие, яркие, пульсирующие сердцем.
.над i.
Лондон похож на чопорную барышню, подобрав юбки которая несет себя по своим делам. Мы видели высокого плащеобразного человека с тростью и милую девушку за другим столиком, что подмигивала нам улыбкой. Лондон- аквариум, в который мы попали случайно. В котором все самое интересное там, в воде, а мы за километрами стали и стекла. Только и оставалось нежничать с подаренными жирафами. Как ни странно, в жирафе.
Мы ехали так долго, что дорога превратилась в путь, а цель в едва осязаемое чувство конца. Слова кончились, впечатления тонкой струйкой еще попадали в немытую голову, но были одинаковыми- аэропорты, эскалаторы. Магазины. Почему все так любят шоколад?
И когда мы все таки вышли на волю. Действительно попали в дублин. В город мечту. Город легенду. Город ирландию... Мир испуганно замер, дыша кислородом, кружась головой. Не было возможности говорить. Только дышать в такт мигния непонятным фонарям и ждать. Ждать с распахнутыми глазами когда же он примет нас. Признает за своих и откроет самое сокровенное. Но сначала он лишь дразнил, улыбаясь задорно и из под тишка.
На втором этаже светофоры становятся морями красного и зеленого света, расплываясь каплями на мокрых стеклах автобуса. Мир мимо проплывает неясным и не четким. То и дело заставляя помнить. Ты тут. Ты здесь. Это правда. Дыши!
Первая дверь, что нам открылась- тоже была хостелом. Шумным, нелепым, уже пьяным. Не было единого стиля, словно все хотели и сразу. Дерево мешалось с коврами, ковры с декором. Огромная громовластная женщина быстро перечисляла нам комнаты и деньги. Мир вокруг нее закручивался в множество маленьких дел и мне было сложно ее обхватить мыслью. Катя как то решительно вытащила меня оттуда, хотя я уже и там была готова ежесекундно ловить . Нет, мы хотим другого города. Того, что 47. Буквально через дверь.
Как так бывает? Ты стоишь у высоких ступеней, не решительно поднимаешься.. И вдруг понимаешь- ты дома.
Пустой теплый холл, ковер, в котором утопают ноги, камин и кресло в гостинной. И тикающий бой ходиков. Тут было столько моря ненавязчивого, почти робкого- в круглых зеркалах, в реях под потолком, широким деревом.
Не быстро стареющий человек улыбался нам и суетился. Его сын был высок и рыж.
Наш дом оказался на последнем этаже, со старым шкафом и панорамным окном. Я полвечера наблюдала как внизу живет улица. Как напротив у парадной сидит парень и пьет. Как время обтекает его стороной, не трогая. И только пришедшая вдруг девушка все меняет. Она машет руками, топает ногой, словно заводит мир вокруг него. Осечка, два осечка. Машет рукой, почти бежит куда то. У них, видимо договор со временем. А она просто не поняла.
Все, пора, город ждет. И мы нырнули.
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Мы ехали так долго, что дорога превратилась в путь, а цель в едва осязаемое чувство конца. Слова кончились, впечатления тонкой струйкой еще попадали в немытую голову, но были одинаковыми- аэропорты, эскалаторы. Магазины. Почему все так любят шоколад?
И когда мы все таки вышли на волю. Действительно попали в дублин. В город мечту. Город легенду. Город ирландию... Мир испуганно замер, дыша кислородом, кружась головой. Не было возможности говорить. Только дышать в такт мигния непонятным фонарям и ждать. Ждать с распахнутыми глазами когда же он примет нас. Признает за своих и откроет самое сокровенное. Но сначала он лишь дразнил, улыбаясь задорно и из под тишка.
На втором этаже светофоры становятся морями красного и зеленого света, расплываясь каплями на мокрых стеклах автобуса. Мир мимо проплывает неясным и не четким. То и дело заставляя помнить. Ты тут. Ты здесь. Это правда. Дыши!
Первая дверь, что нам открылась- тоже была хостелом. Шумным, нелепым, уже пьяным. Не было единого стиля, словно все хотели и сразу. Дерево мешалось с коврами, ковры с декором. Огромная громовластная женщина быстро перечисляла нам комнаты и деньги. Мир вокруг нее закручивался в множество маленьких дел и мне было сложно ее обхватить мыслью. Катя как то решительно вытащила меня оттуда, хотя я уже и там была готова ежесекундно ловить . Нет, мы хотим другого города. Того, что 47. Буквально через дверь.
Как так бывает? Ты стоишь у высоких ступеней, не решительно поднимаешься.. И вдруг понимаешь- ты дома.
Пустой теплый холл, ковер, в котором утопают ноги, камин и кресло в гостинной. И тикающий бой ходиков. Тут было столько моря ненавязчивого, почти робкого- в круглых зеркалах, в реях под потолком, широким деревом.
Не быстро стареющий человек улыбался нам и суетился. Его сын был высок и рыж.
Наш дом оказался на последнем этаже, со старым шкафом и панорамным окном. Я полвечера наблюдала как внизу живет улица. Как напротив у парадной сидит парень и пьет. Как время обтекает его стороной, не трогая. И только пришедшая вдруг девушка все меняет. Она машет руками, топает ногой, словно заводит мир вокруг него. Осечка, два осечка. Машет рукой, почти бежит куда то. У них, видимо договор со временем. А она просто не поняла.
Все, пора, город ждет. И мы нырнули.
Посмотреть на Яндекс.Фотках
воскресенье, 26 февраля 2012
.над i.
Моему последнему деду посвящается...
Любимым и незабываемым:
как жаль, что последние мгновения
измерялись годами
У меня умер дедушка. Он умер сорок дней назад. После полугодового пребывания в коме. После десятилетий эмиграции "туда". Я его почти не видела, не слышала. Я его не знаю. Но он мой дедушка. И я просто хочу напомнить... что за правильным словом "пенсионер", "пожилой", "старик", "ветеран" стоят очень живые люди. Они сложные. И разные. Их не всегда просто любить. Порой невозможно. Особенно рядом. И давайте я просто расскажу вам о бабушках (и дедушках).
*** Бабушка-горбушка***
Была одна бабушка, у которой никого не было. У нее было 10 внуков, 3 детей, множество племянников и теток. Но никого не было. Потому что она так считала. И всем рассказывала, что у нее нит никого. И не помогает никто. И плакалась в жилетку на жизнь не справедливую. Просто эта бабушка была такая. Вот как горбушка хлеба. Есть бабушка-божий-одуванчик, а эта бабушка-горбушка-хлеба. И нет, судьба у нее нормальная была. И муж, и дети, и внуки опять же. И жила-то она всю жизнь в одном месте, и беды страны ее как-то обошли стороной... Просто так сложилось. И ей все время кажется, что мало. Привозят дети гостинцев - не те. Присылают деньги - мало. Приезжают с детьми - не вовремя. Эта бабушка даже больше напоминала ворчливого гнома из сказки. Внуки ее побаивались и называли на Вы. Она их лупила полотенцем по мокрому носу и кормила вареным сахаром. Просто варенье у нее не получалось.
И когда она умерла - а дай Боже столько прожить - она оставила много писем. И все они были о том как было ей плохо. И сколько сил она вложила в эту жизнь, страну, семью. И сколь мало ей вернулось.
И даже в письмах не было одуванчиков. Сплошные черствые горбушки.
Я бы очень хотела сказать, что ее и такую любили. Но это не совсем правда. Правда, что о ней и такой - плакали. Навзрыд. С ощущением, что "я была плохой дочерью/сыном/внучкой/сестрой". А любить ее было тяжело. Почти невыносимо.
читать дальше
Любимым и незабываемым:
как жаль, что последние мгновения
измерялись годами
У меня умер дедушка. Он умер сорок дней назад. После полугодового пребывания в коме. После десятилетий эмиграции "туда". Я его почти не видела, не слышала. Я его не знаю. Но он мой дедушка. И я просто хочу напомнить... что за правильным словом "пенсионер", "пожилой", "старик", "ветеран" стоят очень живые люди. Они сложные. И разные. Их не всегда просто любить. Порой невозможно. Особенно рядом. И давайте я просто расскажу вам о бабушках (и дедушках).
*** Бабушка-горбушка***
Была одна бабушка, у которой никого не было. У нее было 10 внуков, 3 детей, множество племянников и теток. Но никого не было. Потому что она так считала. И всем рассказывала, что у нее нит никого. И не помогает никто. И плакалась в жилетку на жизнь не справедливую. Просто эта бабушка была такая. Вот как горбушка хлеба. Есть бабушка-божий-одуванчик, а эта бабушка-горбушка-хлеба. И нет, судьба у нее нормальная была. И муж, и дети, и внуки опять же. И жила-то она всю жизнь в одном месте, и беды страны ее как-то обошли стороной... Просто так сложилось. И ей все время кажется, что мало. Привозят дети гостинцев - не те. Присылают деньги - мало. Приезжают с детьми - не вовремя. Эта бабушка даже больше напоминала ворчливого гнома из сказки. Внуки ее побаивались и называли на Вы. Она их лупила полотенцем по мокрому носу и кормила вареным сахаром. Просто варенье у нее не получалось.
И когда она умерла - а дай Боже столько прожить - она оставила много писем. И все они были о том как было ей плохо. И сколько сил она вложила в эту жизнь, страну, семью. И сколь мало ей вернулось.
И даже в письмах не было одуванчиков. Сплошные черствые горбушки.
Я бы очень хотела сказать, что ее и такую любили. Но это не совсем правда. Правда, что о ней и такой - плакали. Навзрыд. С ощущением, что "я была плохой дочерью/сыном/внучкой/сестрой". А любить ее было тяжело. Почти невыносимо.
читать дальше
среда, 22 февраля 2012
.над i.
Написано 27 мая 2011 года.
Целую жизнь назад. )
Последний день эпохи, потом все как-то разом изменилось.
Шаг в реальность.
Тут все иначе. Не так, как я привыкла дома. Раньше я считала, что "знать" человека - хотя бы прожить с ним год. Теперь я понимаю, что этого мало. Чтобы узнать человека - надо хотя бы стать другом. А так можешь и пять лет каждый день видеться, а все равно его не понимать. А не понимать - значит "не видеть" механизма. Будто он человек.
В виртуале все проще. Ты общаешься с человеком неделю и кажется, что знаешь его всю жизнь.
Отсюда такой дикий темп отношений. Совсем иное время и измерение. Ты точно знаешь, что если вас вдруг разнесет по разные стороны - можно смело стирать контакт. Ибо все, о чем вы думаете и говорите - о самих себе, о друг друге и вашей связи. Все. Больше никакой общей деятельности не построено. А потому друзья по переписке так часто впадают в крайности: форсирование отношений (побыстрее увидется, съехаться), тянучка (пережвывать все чувства и ощущения), типа страсть (видеться раз в n времени, проживать n времени в буйстве красок и снова ждать). При чем из-за расстояния и постоянного общения виртуальные отношения могут длиться годами, прежде чем люди вообще задумаются, что они друг друга по настоящему не знают.
В реальности все наоборот: вы можете годами смотреть и общать объект своей симпатии, знать его как облупленного, но так и не переступить пару границ, что в виртуале будто и не существуют. Тут резко начинают играть и правила вежливости, и приличия, и принюхивания.
Если я в сети вижу человека дерганного и печального - это значит, что он мне это показал, значит я уже имею право отнестись к этому как-то. В то же время в реале даже если ты замечаешь взвинченность человека - совсем не значит, что твое "Что у тебя случилось? Ты какой-то дерганный" будет понято правильно и не отнесено в категорию "не твое дело".
Да, глаза - зло.
И тут на первый план выходит собственная личность, целостность, опыт, даже высота самооценки. В половине случаев во всех реальных ситуациях человек в случае провала коммуникации считает неадекватным себя (подростковая позиция), в другой половине - собеседника. Так вот. Вторая половина - и есть адекватная самооценка, ибо вероятность того, что вы что-то не то сказали или сделали гораздо ниже того, что у человека свои проблемы и потому причины реагировать именно так.
Целую жизнь назад. )
Последний день эпохи, потом все как-то разом изменилось.
Шаг в реальность.
Тут все иначе. Не так, как я привыкла дома. Раньше я считала, что "знать" человека - хотя бы прожить с ним год. Теперь я понимаю, что этого мало. Чтобы узнать человека - надо хотя бы стать другом. А так можешь и пять лет каждый день видеться, а все равно его не понимать. А не понимать - значит "не видеть" механизма. Будто он человек.
В виртуале все проще. Ты общаешься с человеком неделю и кажется, что знаешь его всю жизнь.
Отсюда такой дикий темп отношений. Совсем иное время и измерение. Ты точно знаешь, что если вас вдруг разнесет по разные стороны - можно смело стирать контакт. Ибо все, о чем вы думаете и говорите - о самих себе, о друг друге и вашей связи. Все. Больше никакой общей деятельности не построено. А потому друзья по переписке так часто впадают в крайности: форсирование отношений (побыстрее увидется, съехаться), тянучка (пережвывать все чувства и ощущения), типа страсть (видеться раз в n времени, проживать n времени в буйстве красок и снова ждать). При чем из-за расстояния и постоянного общения виртуальные отношения могут длиться годами, прежде чем люди вообще задумаются, что они друг друга по настоящему не знают.
В реальности все наоборот: вы можете годами смотреть и общать объект своей симпатии, знать его как облупленного, но так и не переступить пару границ, что в виртуале будто и не существуют. Тут резко начинают играть и правила вежливости, и приличия, и принюхивания.
Если я в сети вижу человека дерганного и печального - это значит, что он мне это показал, значит я уже имею право отнестись к этому как-то. В то же время в реале даже если ты замечаешь взвинченность человека - совсем не значит, что твое "Что у тебя случилось? Ты какой-то дерганный" будет понято правильно и не отнесено в категорию "не твое дело".
Да, глаза - зло.
И тут на первый план выходит собственная личность, целостность, опыт, даже высота самооценки. В половине случаев во всех реальных ситуациях человек в случае провала коммуникации считает неадекватным себя (подростковая позиция), в другой половине - собеседника. Так вот. Вторая половина - и есть адекватная самооценка, ибо вероятность того, что вы что-то не то сказали или сделали гораздо ниже того, что у человека свои проблемы и потому причины реагировать именно так.
вторник, 14 февраля 2012
.над i.
27.01.2012
05-22
05-22
Такой еще диалог смешной был в ЗВ. Пришла в офис - там Леня сидит (он такой, миссионер, СвятоТихонвский, все дела).. а я совсем никакая. Уткнулась в кофе, смотрю в окно, думаю ни о чем, а потому продуктивно. И тут идеи начинают яркими образами впархивать в открытое сознание. Я их записывать. Потом смотрю на эти листочки и выдаю вслух
- Обалдеть, мне пришло в голову два гениальных ролика
- Так место намоленное. Пользуйся.
Он у нас во всех КРИ играет ключника, будто от параллельных миров... И как он сказал мне - я могла поклясться, что еще секунда, он встряхнет своими кудряшками мелкими и превратится в седого старца. "Следуй за мной, девочка" - проскрипит едва слышно. И окажется, что он в половину моего роста, ибо согбенен под огромной связкой ключей. "Я открою тебе дверь".
Открывает старую дощатую дверь, всю в точках от короедов и отполированную руками... А оттуда бьет ветер, солнце, и запах такой, как на западном крыле нашей Алексеевки, откуда маугли выходил. И я зажмурилась бы! Невозможно столько света зимой. Но идеи успели бы проскочить, прежде чем дверь закрыли...
Все захлопнулось, и тут осталась темнота. Пыльная даже. Пылинки оседают. В глазах красные круги. И радужные тоже.
Моргать, выморгать их все. И дверь не будет казаться особенной - дверь как дверь, Леня как Леня. Сидит вон за ноутбуком, печатает что-то. И окно по прежнему передо мной, кофе дымится, маленькая овца покачивается на стене.
.над i.
Если бы вещи умели говорить - о чем бы рассказал твой будильник? Или лямка сумки?
Моя фенечка с левой руки все время слетает с запястья, когда я снимаю куртку. Она единственная, наверное, точно знает, что упав есть шанс подняться. Если хоть кто-то помнит о тебе.
notemail.ru/
Моя фенечка с левой руки все время слетает с запястья, когда я снимаю куртку. Она единственная, наверное, точно знает, что упав есть шанс подняться. Если хоть кто-то помнит о тебе.
notemail.ru/
четверг, 05 января 2012
.над i.
Пока я спала выпал снег.
Он засыпал полмира, до верхнего неба.
Пока я спала наступил год.
Он был новый, мокрый и резкий.
Пока я спала - мир постарел.
А я все еще хочу спать.
вторник, 27 декабря 2011
.над i.
У Саши на даче совершенно удивительно. У него там окно во всю стену. Огромное, чистое, белое. И утром встаешь и утыкаешься в снег, в свет, в небо и дерево. Так и застываешь с чашкой дымного кофе - только в деревне он так дымит. А ты стоишь как чудак в тапочках смотришь, не отрываясь. Сейчас встанут остальные, кто-то скатится кубарем с причудливой лебединой лестницы, кто-то выползет из спальника.
читать дальше
понедельник, 26 декабря 2011
.над i.
Женька,читать дальше
Рукичитать дальше
Очень читать дальше
- Ну что ты смеешься,читать дальше
Миша приехал читать дальше
Остается читать дальше
Рукичитать дальше
Очень читать дальше
- Ну что ты смеешься,читать дальше
Миша приехал читать дальше
Остается читать дальше
.над i.
Утро белее вечера.
Ночью в комнате жил другой голос. Обычно живет мой, а сейчас другой. Он смешной, одной ногой в метафизике, другой в реальности. Пальцы нервные, взгляд без брутальности. Через очки в мир всматриваются какие-то неправдоподобно огромные глаза.
- Слушай, а я не понял, вы всю ночь про исповедь говорили? - брат утром удивленно смотрит на меня - При чем как-то так правильно, что я даже от своих этого не слышал.
- Нет, мы говорили о своем. Но, знаешь, Слава человек глубокой духовности, той-самой культурной, которая не всегда требует безусловного вероисповедания...
Брат по вечерам читает Ясперса с папой. Сидит, высоко подобрав коленки, с распахнутым ноутом, обсуждает. Я иногда забегаю и чувствую, что слова знакомые, а смыслы надо сидеть и улавливать, антеннки понимания отращивать. Я выцепляю из его микроблога потом:
"Вместо товарищества самобытных людей возникает некая псевдодружба тех, кто молча находит друг друга в
случае надобности, придавая своему общению форму обходительности и любезности.
(с) Карл Теодор Ясперс, "Духовная ситуация времени" 1931г"
Ага, он так долго это сформулировал а другой Теодор уже 70 лет как написал.
Отец снисходителен и внимателен. Федька перед зеркалом крутится - примеривает себе бороду, эспаньолку, не знает как оставить. Папа скептически хмыкает, всячески осуждает.
- Ишь франт вырядился, сбрей и ходи нормально.
- Да ладно, пап, ему хорошо же! - брат слушает нашу перепалку, крутит головой, молчит
- Что тут хорошего, низкопробный вкус, ну ка сбрей тут и тут, не эпатируй народ
- Пап, отстань от ребенка! Ты в свою молодость как только не ходил! Дай и сыну молодость ощутить
- Да какая там молодость, я в 20 лет, знаешь что делал? - и осекается, смущенно улыбается, хмыкает в бороду- Ладно, и правда. Ходи.
Совесть у меня совершенно отдельная личность. Ходит обычно, о своем думает, а иногда как даст поддых. Вот вчера совесть вообще была звездой вечера.
- Так, афтерпати отменяется, я пообещал Ирку проводить - ловит мой изумленный взгляд, сразу отвечает - Ага, представляешь, на автомате согласился. На слове поймали, придется выполнять.
Я смотрю на юную и очень утомленную Иру, без каблука, с хихиканьем. Понимаю: да, точно провожать.
А потом Совесть ко мне пришла, ногами потоптала вместе со Славкой на пороге. Славкой, который вечером тост говорил о Настоящих людях. Славкой, который без слов мне дотащил все 100500 моих вещей и ушел домой в 00-25. Без укоризны, в тьму и зимь, в метро успеть. А потом появился внезапно, взъерошенный как воробей.
- Я сейчас, телефон вырубился, только позвоню - 00-30 - Еще два звонка - 00-40.
Чтобы сделать чай и дать имбирные печеньки, которыми так вкусно хрустеть мне не нужна Совесть, зато чтобы запилить меня до смерти о предложении койкоместа - очень даже нужна. Не, у меня обычно остаться можно кому угодно, даже в родительском доме. Но заранее предупредив... Не любит семья незнакомцев...
Мама и вовсе подумала, что мы поссорились с Сашей и я ему так изощренно мщу))). Но нет, Саше в эти мгновения летели смски "Сашка, как же быть? Славка тут, наверное, положить его все-таки надо?.. "
Вот у Саши с совестью вообще даже интонации схожии. Но его я лучше слышу.
Вопрос решился мгновенно и уже был окончен Фединой рукой, который вовремя успел погасить возмущение папы.
И совесть сразу расслабилась: ибо это реально правильно было.
People are straaaange - иногда я засыпаю с телефоном в ладошке и он будит меня, даже если всего 3 часа сна.
- Вы еще тусите? - второй части нашей истории повезло не так хорошо он не успел за минуту до метрозакрытия и остался у друзей - Тусите? Давайте кофе пить! В 10!
Я не знаю как так, но я мгновенно проснулась. Кофе-то хочется выпить, ага. Даже в 10.
Славка смешно потом перессказывал Сашке:
- Сплю я, значит, тут голос "Слав, пошли кофе пить с Сашкой". Какой кофе?! Рань же. Неее, пропала - думаю, ну вот, минут 15 в ванне пробудет, посплю. Хоп через пару минут "Славка, вставай же, Сашка! Кофе!" Я такой ворчу, подбираю ноги, думаю, ну сейчас еще причесываться. Ан нет. Только и слышно "Славка! Кофе! Сашка!". В общем, дошел. )
Ведем мы с Сашкой вечер, а я как-то привыкла, не думая... Как ляпну на всех "Сашенька, тебе слово"... И вдруг понимаю, что народ замирает и начинает хихикать. "Сашенька! Сашок! Шурик! Санчик!" - скандируют со всех сторон, в глазах рядом мелькает даже не обида - досада. "Блин". Я краснею, пытаюсь замять "Александр, Александр Борисович!" Но ляп уже сорвался с уст, теперь чаще думаю, а что конкретно я говорю и где.
Ночью в комнате жил другой голос. Обычно живет мой, а сейчас другой. Он смешной, одной ногой в метафизике, другой в реальности. Пальцы нервные, взгляд без брутальности. Через очки в мир всматриваются какие-то неправдоподобно огромные глаза.
- Слушай, а я не понял, вы всю ночь про исповедь говорили? - брат утром удивленно смотрит на меня - При чем как-то так правильно, что я даже от своих этого не слышал.
- Нет, мы говорили о своем. Но, знаешь, Слава человек глубокой духовности, той-самой культурной, которая не всегда требует безусловного вероисповедания...
Брат по вечерам читает Ясперса с папой. Сидит, высоко подобрав коленки, с распахнутым ноутом, обсуждает. Я иногда забегаю и чувствую, что слова знакомые, а смыслы надо сидеть и улавливать, антеннки понимания отращивать. Я выцепляю из его микроблога потом:
"Вместо товарищества самобытных людей возникает некая псевдодружба тех, кто молча находит друг друга в
случае надобности, придавая своему общению форму обходительности и любезности.
(с) Карл Теодор Ясперс, "Духовная ситуация времени" 1931г"
Ага, он так долго это сформулировал а другой Теодор уже 70 лет как написал.
Отец снисходителен и внимателен. Федька перед зеркалом крутится - примеривает себе бороду, эспаньолку, не знает как оставить. Папа скептически хмыкает, всячески осуждает.
- Ишь франт вырядился, сбрей и ходи нормально.
- Да ладно, пап, ему хорошо же! - брат слушает нашу перепалку, крутит головой, молчит
- Что тут хорошего, низкопробный вкус, ну ка сбрей тут и тут, не эпатируй народ
- Пап, отстань от ребенка! Ты в свою молодость как только не ходил! Дай и сыну молодость ощутить
- Да какая там молодость, я в 20 лет, знаешь что делал? - и осекается, смущенно улыбается, хмыкает в бороду- Ладно, и правда. Ходи.
Совесть у меня совершенно отдельная личность. Ходит обычно, о своем думает, а иногда как даст поддых. Вот вчера совесть вообще была звездой вечера.
- Так, афтерпати отменяется, я пообещал Ирку проводить - ловит мой изумленный взгляд, сразу отвечает - Ага, представляешь, на автомате согласился. На слове поймали, придется выполнять.
Я смотрю на юную и очень утомленную Иру, без каблука, с хихиканьем. Понимаю: да, точно провожать.
А потом Совесть ко мне пришла, ногами потоптала вместе со Славкой на пороге. Славкой, который вечером тост говорил о Настоящих людях. Славкой, который без слов мне дотащил все 100500 моих вещей и ушел домой в 00-25. Без укоризны, в тьму и зимь, в метро успеть. А потом появился внезапно, взъерошенный как воробей.
- Я сейчас, телефон вырубился, только позвоню - 00-30 - Еще два звонка - 00-40.
Чтобы сделать чай и дать имбирные печеньки, которыми так вкусно хрустеть мне не нужна Совесть, зато чтобы запилить меня до смерти о предложении койкоместа - очень даже нужна. Не, у меня обычно остаться можно кому угодно, даже в родительском доме. Но заранее предупредив... Не любит семья незнакомцев...
Мама и вовсе подумала, что мы поссорились с Сашей и я ему так изощренно мщу))). Но нет, Саше в эти мгновения летели смски "Сашка, как же быть? Славка тут, наверное, положить его все-таки надо?.. "Вот у Саши с совестью вообще даже интонации схожии
. Но его я лучше слышу. Вопрос решился мгновенно и уже был окончен Фединой рукой, который вовремя успел погасить возмущение папы.
И совесть сразу расслабилась: ибо это реально правильно было.
People are straaaange - иногда я засыпаю с телефоном в ладошке и он будит меня, даже если всего 3 часа сна.
- Вы еще тусите? - второй части нашей истории повезло не так хорошо
он не успел за минуту до метрозакрытия и остался у друзей - Тусите? Давайте кофе пить! В 10! Я не знаю как так, но я мгновенно проснулась. Кофе-то хочется выпить, ага. Даже в 10
. Славка смешно потом перессказывал Сашке:
- Сплю я, значит, тут голос "Слав, пошли кофе пить с Сашкой". Какой кофе?! Рань же. Неее, пропала - думаю, ну вот, минут 15 в ванне пробудет, посплю. Хоп через пару минут "Славка, вставай же, Сашка! Кофе!" Я такой ворчу, подбираю ноги, думаю, ну сейчас еще причесываться. Ан нет. Только и слышно "Славка! Кофе! Сашка!". В общем, дошел. )
Ведем мы с Сашкой вечер, а я как-то привыкла, не думая... Как ляпну на всех "Сашенька, тебе слово"... И вдруг понимаю, что народ замирает и начинает хихикать. "Сашенька! Сашок! Шурик! Санчик!" - скандируют со всех сторон, в глазах рядом мелькает даже не обида - досада. "Блин". Я краснею, пытаюсь замять "Александр, Александр Борисович!" Но ляп уже сорвался с уст, теперь чаще думаю, а что конкретно я говорю и где
..над i.
Снег сверху- в глаза метелица,
вьется снежится,
с утра стелится.
Кофе белый в руках пенится.
Ты улыбаешься,
ерепенишься.
Люди идут, в капюшон спрятались.
Лица и чувства-
кино и пакости.
Мы же шагаем, земля вертится-
словом и делом.
Потом встретимся.
- А Андре, Андре как же? Думаешь ему не понравится? - у девушки много Франции в голосе. Девушка улыбается. Говорит 'папа' по русски-но как-то с апострофом.
Кажется, в свадьбе вся, кажется, счастлива. Держит в руках лист, он загибается, топорщится вверх карандашными сказками. Девушка-парень смешные и ясные. Щеки, носы и глазастые.
- Папа, а вдруг не понравится?
Папа скворчит что-то в трубку, кудахтает. Дочь высылает рисунок, ежится. Мол, как же так, не понравится? И расцветает вся солнечно, ясно так: папа сказал хорошо получается.
вьется снежится,
с утра стелится.
Кофе белый в руках пенится.
Ты улыбаешься,
ерепенишься.
Люди идут, в капюшон спрятались.
Лица и чувства-
кино и пакости.
Мы же шагаем, земля вертится-
словом и делом.
Потом встретимся.
- А Андре, Андре как же? Думаешь ему не понравится? - у девушки много Франции в голосе. Девушка улыбается. Говорит 'папа' по русски-но как-то с апострофом.
Кажется, в свадьбе вся, кажется, счастлива. Держит в руках лист, он загибается, топорщится вверх карандашными сказками. Девушка-парень смешные и ясные. Щеки, носы и глазастые.
- Папа, а вдруг не понравится?
Папа скворчит что-то в трубку, кудахтает. Дочь высылает рисунок, ежится. Мол, как же так, не понравится? И расцветает вся солнечно, ясно так: папа сказал хорошо получается.
воскресенье, 11 декабря 2011
.над i.
Mamihlapinatapai(яганский, язык кочевых племен Огненной Земли) – невербальное взаимопонимание, когда люди обмениваются взглядом и осознают, что оба хотят одного и того же.
Kummerspeck(немецкий) – дословно переводится, как «бекон горя». Вообще же обозначает действие, когда вы начинаете неумеренно есть все подряд, чтобы заглушить свою депрессию.
Glaswen(уэльский) – неискренняя улыбка: когда человек улыбается, а ему совсем невесело.
Koyaanisqatsi(язык индейцев Хопи, США) – «природа, потерявшая баланс и утратившая гармонию» или «стиль жизни, настолько сумасшедший, что это это противоречит самой природе». Наилучшее описание жизни современного человека в мегаполисе.
L’esprit d’escalier(французский) – чувство, которое испытываешь после разговора, когда мог бы сказать многое, а вспомнил или клево сформулировал только сейчас. В общем, когда только после разговора понимаешь, как именно нужно было ответить. Дословно же переводиться, как «дух лестницы».
Cafune(бразильский португальский) – нежно проводить пальцами по волосам того, кого ты любишь.
Kummerspeck(немецкий) – дословно переводится, как «бекон горя». Вообще же обозначает действие, когда вы начинаете неумеренно есть все подряд, чтобы заглушить свою депрессию.
Glaswen(уэльский) – неискренняя улыбка: когда человек улыбается, а ему совсем невесело.
Koyaanisqatsi(язык индейцев Хопи, США) – «природа, потерявшая баланс и утратившая гармонию» или «стиль жизни, настолько сумасшедший, что это это противоречит самой природе». Наилучшее описание жизни современного человека в мегаполисе.
L’esprit d’escalier(французский) – чувство, которое испытываешь после разговора, когда мог бы сказать многое, а вспомнил или клево сформулировал только сейчас. В общем, когда только после разговора понимаешь, как именно нужно было ответить. Дословно же переводиться, как «дух лестницы».
Cafune(бразильский португальский) – нежно проводить пальцами по волосам того, кого ты любишь.