.над i.
Он оказался пьяным, шумным и веселым. Народу было столько, что казалось- это все не он, это все они принесли с собой, привезли как водится. А мы просто не видим в праздной толпе и забитых барах. Забитых так, что там войти нельзя было- все стоят. Улицы извивались под топотом и гамом, оставляя нас одних, осколком праздника, в который неясно как играть.
Я всматривалась в лица и не видела их, слушала разговоры и не могла услышать слов. Город оставался выдуманным сном, пустой декорацией к мыслям и переживаниям. Хотелось сесть, затаится, присмотрется... Но надежда на это уже даже не появлялась. И тут вдруг мы его услышали. Сквозь плотное кольцо танцующих и смеющихся прорывался хриплый, яркий, живой голос, подпитанный глубокими ритмичными басами. Мальчик пел, его друг играл на ящиках ударными, то и дело взвякивая водопроводной трубой. Город оказался юным, щербатым и талантливым, он оказался смешным и понятным. Ничего не было важно кроме этого пульса. Никакой приезжий народ не мог его заглушить. Никакой пьяный и неадекватный человек не мог его остановить. Дублин пел, уже осипнув, хватая воздух жадно, глотками, взахлеб. Дублин качал, стук сердца которого был рван, быстр и силен. Так силен, что достигал нашего нутра и вырывался обратно в движении тела.
И все стало ясно. Мы перестали смотреть, мы стали слушать и где дублин пел, мы туда и шли. Забирались в переулки, на лестницы, протискивались через людей, брали леденящие руки бокалы и слушали, впитывая его, вслушивая, вживаясь. Пиво пенилось, неуловимо меняя состав крови, внушая 'ты свой, ты мой, танцуй, живи!' и город расцветал зеленым, оранжевым. Оживал статуями. Резко, внезапно, со смехом. И мы радовались этому 'вдруг', а память лихо добивала' а ведь кроме той пойманной от статуи конфеты, вы так и не успели поесть'.
Город вел нас, город жил нами, мы были тем самым потоком, что вносится в бар и танцует у сцены. Были теми, кто кричит в ухо свое имя и родину. И все равно не слышно. Были там, где кричали слова песен, потому что знаем. И где танцуют, потому что не слышно. Последним судорожным вдохом, дублин отдал нас клубу, где белый цвет всегда синь, и ритм не оставляет никакого выбора. Танцуй, танцуй или уходи. Я не знаю их имен, но мы танцевали так, будто знакомы сто лет. И город радовался нам, распахивался на встречу, главное было успеть вернуться до того, как вскипевшая кровь совсем унесет тебя.
И дорогой назад мы обрели свои новые голоса- сиплые, жаркие, яркие, пульсирующие сердцем.
Я всматривалась в лица и не видела их, слушала разговоры и не могла услышать слов. Город оставался выдуманным сном, пустой декорацией к мыслям и переживаниям. Хотелось сесть, затаится, присмотрется... Но надежда на это уже даже не появлялась. И тут вдруг мы его услышали. Сквозь плотное кольцо танцующих и смеющихся прорывался хриплый, яркий, живой голос, подпитанный глубокими ритмичными басами. Мальчик пел, его друг играл на ящиках ударными, то и дело взвякивая водопроводной трубой. Город оказался юным, щербатым и талантливым, он оказался смешным и понятным. Ничего не было важно кроме этого пульса. Никакой приезжий народ не мог его заглушить. Никакой пьяный и неадекватный человек не мог его остановить. Дублин пел, уже осипнув, хватая воздух жадно, глотками, взахлеб. Дублин качал, стук сердца которого был рван, быстр и силен. Так силен, что достигал нашего нутра и вырывался обратно в движении тела.
И все стало ясно. Мы перестали смотреть, мы стали слушать и где дублин пел, мы туда и шли. Забирались в переулки, на лестницы, протискивались через людей, брали леденящие руки бокалы и слушали, впитывая его, вслушивая, вживаясь. Пиво пенилось, неуловимо меняя состав крови, внушая 'ты свой, ты мой, танцуй, живи!' и город расцветал зеленым, оранжевым. Оживал статуями. Резко, внезапно, со смехом. И мы радовались этому 'вдруг', а память лихо добивала' а ведь кроме той пойманной от статуи конфеты, вы так и не успели поесть'.
Город вел нас, город жил нами, мы были тем самым потоком, что вносится в бар и танцует у сцены. Были теми, кто кричит в ухо свое имя и родину. И все равно не слышно. Были там, где кричали слова песен, потому что знаем. И где танцуют, потому что не слышно. Последним судорожным вдохом, дублин отдал нас клубу, где белый цвет всегда синь, и ритм не оставляет никакого выбора. Танцуй, танцуй или уходи. Я не знаю их имен, но мы танцевали так, будто знакомы сто лет. И город радовался нам, распахивался на встречу, главное было успеть вернуться до того, как вскипевшая кровь совсем унесет тебя.
И дорогой назад мы обрели свои новые голоса- сиплые, жаркие, яркие, пульсирующие сердцем.
Неужели в любой день там ТАК?