.над i.
Иногда осень с листьями бросает меня в ворох людей.
Таких же разных, мокрых, рваных кое-где.
Я - бережный осенник.
Не выкидываю их не глядя, не топчу ногами, не прохожу мимо.
Вникаю, впитываю, дышу.
Таких же разных, мокрых, рваных кое-где.
Я - бережный осенник.
Не выкидываю их не глядя, не топчу ногами, не прохожу мимо.
Вникаю, впитываю, дышу.
У меня лохматые волосы и длинный шарф, я прячу туда кончик носа и смотрю из-под челки.
ТетяЛюся идет рядом, щурит глаза, улыбается и прячет слезы. Она говорит про семью, про сложность и тут же перескакивает "на позитив". Я смотрю на нее и вижу в ее словах бабушку где-то. Словно она одна все еще держит ту в живых, рядом. Вот - фраза. Интонация. Голос.
Я беру ТетюЛюсю бережно под руку, веду по кленовым листьям, намокшим и усталым уже под ногами. Мы говорим долго и чувствуем, что вот они - единственные внучки. Средние дщери своих бабушек.
Так сложилось, это правда.
У меня 4 брата и я была одна внучка, среднее дите по счету.
И ТетиЛюси также.
Я иногда смотрю на нее и думаю - неужели я тоже смогу сделать себе такую жизнь? Раз мы так похожи - папа смеется своим голосом, вскидывает голову на мою челку и трепанность, говорит "Ну совсем как Люся" - у него есть сестра и она одна. У них разница 6 лет, а та ему постоянно помогает. Раз за разом, будто иначе и быть не может.
У ТетиЛюси много домов. Она даже говорит это в своих бесконечных поисках истины в разговоре. И еще путь сложный, к истине, к свету. Через бурелом и чащу - что стоит один ее учитель бывший, маг и то ли христианин, то ли индуист. Но она же идет, упрямо идет.
Вокруг нее люди, которым я улыбаюсь. Эта улыбка уже давно приклеелась ко мне, она говорит "Здравствуйте, очень рада вас видеть, да, и мне приятно". Она - универсальный доброжелатель. Я устаю от этой улыбки так сильно, что когда попадаю в темное помещение, уголки тянутся далеко вниз. Я стою, прислоняюсь лбом - так надо.
Зато за все "такнадо" приходит "хорошо".
- Приходи, мы уже все собрались
- Да, бегу
- И... Доч... купи то, что ты хотела - смущенным голосом, словно не хотя признавая, что мое стремление купить ей цветы - имеет право быть.
Я почему-то лечу. От метро - в цветы и дальше. В руках бережный бело-фиолетовый цвет. Ирисы и эспахандрусы. Как мягкие розы. Почему-то почти бежится. И я знаю, что это хорошо.
Внутри, тут, не надо быть вежливым. Просто начинаешь быть самим собой - рассказываешь нелепые истории, громко смеешься. Подтруниваешь над братом с его очками. Он одевает их как я макияж - строго в общество. Шучу - чтобы потом не узнавали.
Напротив нас две юные девушки.
Одна - утонченная особа с легкостью и поразительной красотой.
Другая - еще юная девушка, бунтарка, с челкой и ехидной улыбкой.
Обеих - знаем с подколенного возраста. И также - словно впервые видим.
Это чудное ощущение - быть самим собой. Не слушать из вежливости, не кивать, потому что "такнадо". Я не лицемер, просто может быть не всегда честна с собой. Но в этот вечер мы и правда зажигали. Словно обертоны нашей музыки внезапно совпали. Как разъемы, как ключи. Мы взрывались от хохота и подшучивали друг над другом так, как смеем обычно только мы с братом - над собой.
А потом замирали с ним, слушая музыку и пение.
Мурашки, оживая, носились вверх-вниз по рукам и затылку. Мы кушали пятый торт - гости решили вместо цветов наградить нас ими - и смеялись, пели, говорили, не взирая на четвертый час.
Как всегда после чего-то сногсшибательного, брат потрясенно сидел в кресле, а я напротив, на пуфике и мы в паре слов пытались вместить ощущения, словно могли бы.
"Как она поет, знаешь, мне даже приснилось, что я встречу девушку- музыканта. Она же действительно живет музыкой".
"Живет, да".
Пианино нервно ожидает мастера - может быть, наконец, его настроят, чтобы снова наполнить дом музыкой - брат живет через нее, сходит с ума. Мне проще. Не так. Но тоже чувствую...
Этот ворох листьев, осень, разреши мне побыть еще в нем.