.над i.
Упасть на спину. Навзничь. Оказаться лицом к лицу с седеющим небом. Улыбнуться несмело ему, так, словно оно одиночее меня. Такое необъятное, непостижимое, не-бо. Если спасибо произошло из "спаси Бог", то может и небо из "не Бог"?
Облака подобно мягким морщинам покрывают все его лицо, удивительное, невероятное. Лицо, умеющее рассказать свои истории и описать свои сказки как никто другой.
Навзничь. Глаза широко, словно бы впитать, отразить все, что дадено свыше.
Я могу видеть.
Я могу говорить.
Однажды это пройдет и блеклые зрачки совпадут цветом с серым небом зимних сумерек. Потеряются в бесконечности старости и однообразности дней.
Нет... Я не буду стареть. Не смогу. Даже когда кожа избородиться сетью пройденных путей, я оставлю шаловливую улыбку у губ и буду осторожно собирать ромашки, чтобы заварить по утру внукам чай и играть с ними в домино.
Просто потому, что сами они пока не умеют.
И я буду вязать длинные носки и цветные кепи, курить тонкую сигарету и читать забытые всеми стихи вслух. Чтобы внуки улыбались восторженными улыбками глаз и говорили с гордостью "Она у нас немного сумасшедшая".
А может быть просто, это белое небо заберет меня к себе. Поселит у старой церкви с порушеной оградой и козой, что лениво щиплит мягкими губами кусачие листья крапивы, и я буду смотреть на вас сверху, улыбаться радостными сверкающими глазами и думать мысли, что потом скатятся дождем по водосточной трубе и застынут жемчужиной льда под ногами. И кто-то поймает пару капель, прижмет языком к небу и подумает "Солоно".
Оно опасно своей белизной, седеющей бездной, распахнутой вверх, с островками суши белеющими белее чем серое небо. Оно опасно своей неизбывностью, своей влажной мечтой, в которую порой так хочется уткнуться... И потом взмыть птицей, чтобы стать дщерью неба, разменяв бытиё дщери земли.
Это белое небо. Его северный неуклончивый нрав. Его нежный ропот- в упрек. И взгляд потерянного одиночества- длиннохвостого змея, улетающего к солнцу икаром.
Вопреки.
Облака подобно мягким морщинам покрывают все его лицо, удивительное, невероятное. Лицо, умеющее рассказать свои истории и описать свои сказки как никто другой.
Навзничь. Глаза широко, словно бы впитать, отразить все, что дадено свыше.
Я могу видеть.
Я могу говорить.
Однажды это пройдет и блеклые зрачки совпадут цветом с серым небом зимних сумерек. Потеряются в бесконечности старости и однообразности дней.
Нет... Я не буду стареть. Не смогу. Даже когда кожа избородиться сетью пройденных путей, я оставлю шаловливую улыбку у губ и буду осторожно собирать ромашки, чтобы заварить по утру внукам чай и играть с ними в домино.
Просто потому, что сами они пока не умеют.
И я буду вязать длинные носки и цветные кепи, курить тонкую сигарету и читать забытые всеми стихи вслух. Чтобы внуки улыбались восторженными улыбками глаз и говорили с гордостью "Она у нас немного сумасшедшая".
А может быть просто, это белое небо заберет меня к себе. Поселит у старой церкви с порушеной оградой и козой, что лениво щиплит мягкими губами кусачие листья крапивы, и я буду смотреть на вас сверху, улыбаться радостными сверкающими глазами и думать мысли, что потом скатятся дождем по водосточной трубе и застынут жемчужиной льда под ногами. И кто-то поймает пару капель, прижмет языком к небу и подумает "Солоно".
Оно опасно своей белизной, седеющей бездной, распахнутой вверх, с островками суши белеющими белее чем серое небо. Оно опасно своей неизбывностью, своей влажной мечтой, в которую порой так хочется уткнуться... И потом взмыть птицей, чтобы стать дщерью неба, разменяв бытиё дщери земли.
Это белое небо. Его северный неуклончивый нрав. Его нежный ропот- в упрек. И взгляд потерянного одиночества- длиннохвостого змея, улетающего к солнцу икаром.
Вопреки.