.над i.
Включить перед прочтением.
Звук достиг ушей и полился дальше. Человек вздрогнул - дождь? Но небо было свежо и безоблачно, щемяще жарко, будто влюблено в пустыню. Он вздохнул, нехотя отворачиваясь: показалось.
Когда он перестал оглядываться? Оборачиваться вслед хорошим людям, событиям. Когда его сердце стало подобно небу? Раскаленному до выжженной пустыни?
"Тарам-... тарарам..." - хмурость пробежала по его лицу пониманием: мелодия была не позади.
Плечи, вздрогнув, выпрямились и подтолкнули вперед. За кривыми переулками собственной судьбы он не видел ни кто играет, ни что, ни на чем. Но шел, уверенный, что там тень и солнце пощадило этот уголок. И что пальцы играющего тонки и точны, а глаза полуприкрыты. Он довольно зажмурился, видя как наяву эту девушку, она стояла перед фонтаном, в брызгах воды и солнца. И пальцы ее жили сами по себе.
" Тарам"...
- Это Бетховен. - голос рядом прозвучал неожиданно, вырывая из грез.
- Что? - недоуменно ответил человек, в поисках говорившего.
- Это Бетховен. То, что вы напеваете.
- Я? Напевал? - разочарование заскреблось внутри, расширяя и так большую дыру на месте сердца. - Сам?
- Да - хихикнули слева - И даже совсем не врали.
Он наконец нашел обладателя голоса: невысокую мягкую девушку, глядящего на него из-под челки. Хмурый взгляд отметил округлость рук, рванные рыжие прядки, неправильность улыбки. Она совсем не была похожа на тот дивный образ, что рисовался у него только что.
- Возможно. - Слова вырвались суше, чем он хотел. Скрипуче и как-то очень пыльно. Его шаг замедлился, снова едва ли не вытирая тротуар. Брусчатка была неровной и только потому, что он хорошо знал Крещатик, он не спотыкался. Сзади была тянущая пустота, впереди зыбкие видения, что...
- Вы знали, что он написал ее, когда думал о своей ушедшей жене? - голос снова оказался справа, оказывается? девушка продолжала идти рядом. - Говорят, она болела и часто уезжала "на воды, лечиться". Тогда он писал эти пронзительные пьесы... Мне даже порой жаль, что он так и не слышал их во всей красе...
"Зачем она говорит?" - мысль угрюмо сопровождали ее слова, будто в такт. Руки сами вложились в карманы, а шаг стал быстрее - не бежать, идти. "Как меня раздражают такие люди... говорят, говорят, словно в самом слове есть какой-то смысл..."
- Сейчас, я вам покажу - она неожиданно придержала его бег за рукав, так что он остановился и развернулся. И достала длинный футляр. - Я немного путаюсь, но, думаю, вам понравится.
Флейта в ее руках лежала чуть наискосок, бликуя металлическим боком на солнце, нещадно палившим сверху, она стояла напротив света и некрасиво щурилась.
Но мелодия лилась чистым, незамутненным потоком. Прямо перед ним, сквозь него, унося с собой всю мутность последних дней. Или десятилетий- он не считал. Он расслабился, приваливаясь спиной к дому и прикрывая глаза. Через шум недалеких машин, гомон детей и людей, прорывался этот звук. Выводящий вверх и прочь. К нещадно палящему солнцу, через газовую атмосферу и редкие спутники, туда, где прохладно и темно. Где солнце лишь еще одна звезда на небосклоне ночи.
- Ой, простите - мальчишеский голос вырвал его из задумчивости. Брызги из игрушечного пистолета веером разлетались вокруг рыжей, играя радугой на солнце. Она продолжала играть, улыбаясь, краснея и старательно дыша в металлическую трубку флейты, которая то и дело сипела.
Он оторвался от стены длинным движением, и сложил губы в улыбку.
- Вы не так уж плохо играете, девушка. - Издалека, не подходя ближе. - Но вы простите, меня ждут.
И, развернувшись, он пошел прочь. Куда-то туда, за поворот, где обязательно будет фонтан, тень и худенькая девочка, играющая Бетховена длинными тонкими пальцами. И не придется больше оглядываться. Никогда.
*
Звук достиг ушей и полился дальше. Человек вздрогнул - дождь? Но небо было свежо и безоблачно, щемяще жарко, будто влюблено в пустыню. Он вздохнул, нехотя отворачиваясь: показалось.
Когда он перестал оглядываться? Оборачиваться вслед хорошим людям, событиям. Когда его сердце стало подобно небу? Раскаленному до выжженной пустыни?
"Тарам-... тарарам..." - хмурость пробежала по его лицу пониманием: мелодия была не позади.
Плечи, вздрогнув, выпрямились и подтолкнули вперед. За кривыми переулками собственной судьбы он не видел ни кто играет, ни что, ни на чем. Но шел, уверенный, что там тень и солнце пощадило этот уголок. И что пальцы играющего тонки и точны, а глаза полуприкрыты. Он довольно зажмурился, видя как наяву эту девушку, она стояла перед фонтаном, в брызгах воды и солнца. И пальцы ее жили сами по себе.
" Тарам"...
- Это Бетховен. - голос рядом прозвучал неожиданно, вырывая из грез.
- Что? - недоуменно ответил человек, в поисках говорившего.
- Это Бетховен. То, что вы напеваете.
- Я? Напевал? - разочарование заскреблось внутри, расширяя и так большую дыру на месте сердца. - Сам?
- Да - хихикнули слева - И даже совсем не врали.
Он наконец нашел обладателя голоса: невысокую мягкую девушку, глядящего на него из-под челки. Хмурый взгляд отметил округлость рук, рванные рыжие прядки, неправильность улыбки. Она совсем не была похожа на тот дивный образ, что рисовался у него только что.
- Возможно. - Слова вырвались суше, чем он хотел. Скрипуче и как-то очень пыльно. Его шаг замедлился, снова едва ли не вытирая тротуар. Брусчатка была неровной и только потому, что он хорошо знал Крещатик, он не спотыкался. Сзади была тянущая пустота, впереди зыбкие видения, что...
- Вы знали, что он написал ее, когда думал о своей ушедшей жене? - голос снова оказался справа, оказывается? девушка продолжала идти рядом. - Говорят, она болела и часто уезжала "на воды, лечиться". Тогда он писал эти пронзительные пьесы... Мне даже порой жаль, что он так и не слышал их во всей красе...
"Зачем она говорит?" - мысль угрюмо сопровождали ее слова, будто в такт. Руки сами вложились в карманы, а шаг стал быстрее - не бежать, идти. "Как меня раздражают такие люди... говорят, говорят, словно в самом слове есть какой-то смысл..."
- Сейчас, я вам покажу - она неожиданно придержала его бег за рукав, так что он остановился и развернулся. И достала длинный футляр. - Я немного путаюсь, но, думаю, вам понравится.
Флейта в ее руках лежала чуть наискосок, бликуя металлическим боком на солнце, нещадно палившим сверху, она стояла напротив света и некрасиво щурилась.
Но мелодия лилась чистым, незамутненным потоком. Прямо перед ним, сквозь него, унося с собой всю мутность последних дней. Или десятилетий- он не считал. Он расслабился, приваливаясь спиной к дому и прикрывая глаза. Через шум недалеких машин, гомон детей и людей, прорывался этот звук. Выводящий вверх и прочь. К нещадно палящему солнцу, через газовую атмосферу и редкие спутники, туда, где прохладно и темно. Где солнце лишь еще одна звезда на небосклоне ночи.
- Ой, простите - мальчишеский голос вырвал его из задумчивости. Брызги из игрушечного пистолета веером разлетались вокруг рыжей, играя радугой на солнце. Она продолжала играть, улыбаясь, краснея и старательно дыша в металлическую трубку флейты, которая то и дело сипела.
Он оторвался от стены длинным движением, и сложил губы в улыбку.
- Вы не так уж плохо играете, девушка. - Издалека, не подходя ближе. - Но вы простите, меня ждут.
И, развернувшись, он пошел прочь. Куда-то туда, за поворот, где обязательно будет фонтан, тень и худенькая девочка, играющая Бетховена длинными тонкими пальцами. И не придется больше оглядываться. Никогда.
*
-
-
22.07.2010 в 17:05-
-
22.07.2010 в 17:09Да, мне тоже было жалко такой конец... Но я поняла, что иногда сюжеты сильнее нас...(
-
-
23.07.2010 в 13:18