.над i.
.над i.
"Писатель - растение многолетнее.. Душа писателя расширяется и развивается периодами, а творения его - только внешние результаты подземного роста души. Поэтому путь развития может представляться прямым только в перпективе..." (1, V, 369-370) - говорил Блок в статье "Душа писателя" (1909). Здесь же замечено: "Первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, - является чувство пути" (1, V, 369). Это - важнейшие постулаты творческой философии Блока.
"Книга стихов должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений, а именно книгой, замкнутым целым, объединенным единой мыслью Как роман, как трактат, книга стихов раскрывает свое содержание.... от первой страницы к последней..." (цит..) - провозглашает важнейшее открытие поэзии русского серебрянного века Валерий Брюсов в предисловии к своей книге "Urbi et Orbi" (1903).
(с) Комментарии к лирике из собраний сочинения А. А. Блока
"Книга стихов должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений, а именно книгой, замкнутым целым, объединенным единой мыслью Как роман, как трактат, книга стихов раскрывает свое содержание.... от первой страницы к последней..." (цит..) - провозглашает важнейшее открытие поэзии русского серебрянного века Валерий Брюсов в предисловии к своей книге "Urbi et Orbi" (1903).
(с) Комментарии к лирике из собраний сочинения А. А. Блока
пятница, 20 апреля 2012
.над i.
Есть песни, которые переворачивают что-то внутри. Они вдруг попадают в тебя. И всю душу сжимают, выворачивают, спутывают. И вот сидишь, с ноющим нутром, с спутанным сердцем, слушаешь. Только это и остается.
Listen or download Каста Закрытый космос for free on Prostopleer
читать дальше
Listen or download Каста Закрытый космос for free on Prostopleer
читать дальше
среда, 18 апреля 2012
.над i.
- 95% фотографий мы делаем в Рогов-стааайл. Горизонт на 85% завален ^^
- Однажды Леша фотал Иссакий, фотал, фотал, а потом понял, что это Иссакий криво стоит))
- Марина: "И я в тот момент так хотела пожать его шею!"
- Говнофотографы гуляли по говноулицам и наделали кучу говнофоток )) и вообще, приставка "говно"- отлично сбивает пафос.
- Идет Леша по улицам Питера, говорит "Ммм, сейчас бы пирожков" и тут мы выходим на Пирогов переулок.
- В Питере много пирожков. Нет, не так. В Питере МНОГО пирожков.
- Решили мы пойти пиво выпить. Заходим в Ирландский бар. А там Зенит играет)
- Надпись на стене: "Биач, когда в театр пойдем? Ванилька"
- Макдональдс в Питере выпускает культурную рекламу "Дружба дружбой, а картошечка врозь"
- Марина: В Питере бывает три погоды "Грязно, грязно и мокро, грязно и сухо"* Ларрка, я забыла как правильно!
- Говорят, Питер - культурная столица России. Только тут прохожие могут приветливо помахать вамтипа цензура.))
- Бабушка на переходе в метро: "Девушка, не скажите как мне попасть в Автово? Вы не подумайте плохого, я просто забыла. "
- Вывеска бара, надпись "I believe" и летающая тарелка в небе
- Питерцы настолько добры, что выходя на балкон поднимают котика повыше - разглядеть птичек.
-Ад отрыт Сад открыт
Но таврический был на просушке.
- Однажды Леша фотал Иссакий, фотал, фотал, а потом понял, что это Иссакий криво стоит))
- Марина: "И я в тот момент так хотела пожать его шею!"
- Говнофотографы гуляли по говноулицам и наделали кучу говнофоток )) и вообще, приставка "говно"- отлично сбивает пафос.
- Идет Леша по улицам Питера, говорит "Ммм, сейчас бы пирожков" и тут мы выходим на Пирогов переулок.
- В Питере много пирожков. Нет, не так. В Питере МНОГО пирожков.
- Решили мы пойти пиво выпить. Заходим в Ирландский бар. А там Зенит играет)
- Надпись на стене: "Биач, когда в театр пойдем? Ванилька"
- Макдональдс в Питере выпускает культурную рекламу "Дружба дружбой, а картошечка врозь"
- Марина: В Питере бывает три погоды "Грязно, грязно и мокро, грязно и сухо"* Ларрка, я забыла как правильно!
- Говорят, Питер - культурная столица России. Только тут прохожие могут приветливо помахать вамтипа цензура.))
- Бабушка на переходе в метро: "Девушка, не скажите как мне попасть в Автово? Вы не подумайте плохого, я просто забыла. "
- Вывеска бара, надпись "I believe" и летающая тарелка в небе
- Питерцы настолько добры, что выходя на балкон поднимают котика повыше - разглядеть птичек.
-
Но таврический был на просушке.
вторник, 17 апреля 2012
.над i.
Питер говорит ветром.
Вторгается в мысли, разбрасывает по углам, поди их потом собери, выскажи, вы-улыбь.
Ветер весной этой правит. Рука мягкая, но сильная. Облака гонит, погоду гонит, даже лед и тот по реке гонит. Льдины трещат друг о друга, ломаются, боками притираются. Мы смотрим на них сверху- перила моста грязные, но все равно смотрим - узнаем.
Кажется, ветер даже людей разгоняет. Пешеходы по одному - двое ходят по улицам, разбавляют архитектурный пейзаж.
Питер красуется перед нами всеми своими гранями. И заброшенными стимпанковскими кварталами, и узкими каналами, и огромными пространствами набережных.Чайки здесь носят черные носы и головы, гордо вышагивают по мостовым, поребрикам и льдинам. Последние трещат погромче птиц и людей. Но громче всех здесь тишина вторых линий и дворов. Гулкая, осязаемая почти, властная. Заходишь в нее с улицы - и замолкаешь, слушая.
Мы с ветром не воюем особо. Куда там, это почти бартер. Мы ему смех, разговоры, взгляды. А он нам то дождь, то снег, то хмурое близкое небо, то все уберет в синь- радуйтесь.
Зато с горизонтом воюем - он вроде ровный, а стоит пропустить его через объектив и падает, падает. Даже всадник с Петром и тот падает. Правда сам по себе.
А я хочу рассказать тебе как он был сух и выбелен, как под солнцем камни греются и светлеют. Хочу рассказать тебе как небо лазурью раскрашивает серые глаза. Как памятники стоят безвыходно, эпоха за эпохой, и только кислеют зеленью понемногу.
Расскажу тебе как биржевые столбы Питера розовы, как лодки у них пополам надломленны. Как дети ходят там в желтый шарфах и улыбаются, парами даже - все равно улыбаются. А китайцы по прежнему китайцы.
Как грязь здесь вьется мраморными жилками, по домам, по дорогам, по вывескам. Лепит свои линии судьбы особому городу. Выбелить, выстирать его и не станет Питера, только лубочный фасад.
Давай расскажу, что Иссакий закрывается в 5, мы туда не попали оба раза как-то, зато все набережные исходили, исфоткали, изговорили.
Хочется вещать о Питере - как точки мироздания. Помнишь, мы видели Церковь Адронного коллайдера. И мечеть тоже видели. Ту, у которой все цветное нутро спрятано в серой надежности гранита. Или про лица домов. Они вырастают внезапно, поражают, иногда уже даже упавшие наземь, все еще не разломленные - с удивленными каменными глазами. Они смотрят на вас внимательно из маленьких дворов и подколонных верхов. Лица эти беззвучны до красноречия, до смутного чувства внутри. Такого же, когда натыкаешься на старые советские афиши по среди города. И там даже не про фильмы, просто "Правда" висит. Дождями, солнцем и ветром - истрепанная до огрызков. Но оставшаяся для памяти.
Расскажу про все эти дома с окнами на полстены, с потолками до звезд, с фигурами. Были драконы и Слизерин, там жил Калинин, но мы-то знаем, что Слизерин. Видели надписи маркером на стенах, будто записку брошенную. Звали в театр, подписывались ванилью. Мы читали и сидели потом в этих пустых кафе. Пока ветер трепал наши веки, улыбки, волосы - там было тепло и тихо. Мир переставал качаться и прыгать, замирал в одной точке - обычно в "напротив-глаза" и мерно дышал.
Питер случается трижды. Там, на улице, в воде и воздухе. С бегущим мимо временем, бесконечными отрывками истории. Он весь тут, в созерцании. В попытках уловить это, осознать, ощутить.
По-другому случается внутри, порой за невзрачными окнами кафе, с выдуманными пироженками, с длинными стаканами, с деревянными столами.
И совсем иначе Питер случается ночью, на кухне жителей, с которыми сидишь, разговоры ткешь, общаешься, душу потихоньку вытряхиваешь, очищаешь, словно питерцы могут ее отбелить немного севером своим. В этих питерских домах даже думается порой Иначе, не то, что говорится.
Мой питерский дом был со старыми ширмами. Они делили огромные комнаты пополам, отдавая пространство музыке и маскам. В этом доме живет серогривый кот с ласковой мордой. И таджики за окном живут, заглядывают иногда, пока ходят мимо по лесам.
У моего питерского дома какая-то очень птичья душа.
Мой питерский житель умеет смеяться и хлопать ладонями. И глаза у нее иногда загораются, и мысли тоже. У моего жителя - пальцы быстрые, чтобы арфу играть, и воздуха много - чтобы с флейтами разговаривать. На самом деле, мыслей тоже много, она ими делится охотно, но они все равно остаются айсбергами выплывать. И у меня много теперь в памяти картинок с ней, кареокой. Но ярче всего одна - высокий питерский подъезд, гулкие ступеньки, уводящие меня на очередные полгода? и ее зеленая футболка с голыми коленками в темнеющем проеме двери: "Приезжай".
Питер мой, спутник, рядом шагающий, фотоаппарата стесняется, а сам щелкает, щелкает, и мгновения ловятся. Питер мой слушает меня, у него чертенята порой в глазах играются, но он молчит и изредко язвит, вызывая мои резкие движения рук и глаз. У Питера моего глаза серые, и если без очков - беззащитные. Он в самолете уши бережет, выпрямляется весь, побеждает давление. И думает страх его "Я никогда больше не буду играть". Я сижу рядом, смотрю, молюсь тихонько "Боже, не надо, пусть приходит в себя". А потом мы снова отчего-то смеемся и переглядываемся. Питер мой ездил в Крондштат.
У моих выходных характер легкий, радостный. Он бережет меня от этих дворов искусительных, с их крышами, и кормит пирогами. У меня нет поводов для грусти или печали, потому что даже в небо, опаздывая - мой Питер улыбался и пожимал плечами "Какая разница, значит останемся".
Вторгается в мысли, разбрасывает по углам, поди их потом собери, выскажи, вы-улыбь.
Ветер весной этой правит. Рука мягкая, но сильная. Облака гонит, погоду гонит, даже лед и тот по реке гонит. Льдины трещат друг о друга, ломаются, боками притираются. Мы смотрим на них сверху- перила моста грязные, но все равно смотрим - узнаем.
Кажется, ветер даже людей разгоняет. Пешеходы по одному - двое ходят по улицам, разбавляют архитектурный пейзаж.
Питер красуется перед нами всеми своими гранями. И заброшенными стимпанковскими кварталами, и узкими каналами, и огромными пространствами набережных.Чайки здесь носят черные носы и головы, гордо вышагивают по мостовым, поребрикам и льдинам. Последние трещат погромче птиц и людей. Но громче всех здесь тишина вторых линий и дворов. Гулкая, осязаемая почти, властная. Заходишь в нее с улицы - и замолкаешь, слушая.
Мы с ветром не воюем особо. Куда там, это почти бартер. Мы ему смех, разговоры, взгляды. А он нам то дождь, то снег, то хмурое близкое небо, то все уберет в синь- радуйтесь.
Зато с горизонтом воюем - он вроде ровный, а стоит пропустить его через объектив и падает, падает. Даже всадник с Петром и тот падает. Правда сам по себе.
А я хочу рассказать тебе как он был сух и выбелен, как под солнцем камни греются и светлеют. Хочу рассказать тебе как небо лазурью раскрашивает серые глаза. Как памятники стоят безвыходно, эпоха за эпохой, и только кислеют зеленью понемногу.
Расскажу тебе как биржевые столбы Питера розовы, как лодки у них пополам надломленны. Как дети ходят там в желтый шарфах и улыбаются, парами даже - все равно улыбаются. А китайцы по прежнему китайцы.
Как грязь здесь вьется мраморными жилками, по домам, по дорогам, по вывескам. Лепит свои линии судьбы особому городу. Выбелить, выстирать его и не станет Питера, только лубочный фасад.
Давай расскажу, что Иссакий закрывается в 5, мы туда не попали оба раза как-то, зато все набережные исходили, исфоткали, изговорили.
Хочется вещать о Питере - как точки мироздания. Помнишь, мы видели Церковь Адронного коллайдера. И мечеть тоже видели. Ту, у которой все цветное нутро спрятано в серой надежности гранита. Или про лица домов. Они вырастают внезапно, поражают, иногда уже даже упавшие наземь, все еще не разломленные - с удивленными каменными глазами. Они смотрят на вас внимательно из маленьких дворов и подколонных верхов. Лица эти беззвучны до красноречия, до смутного чувства внутри. Такого же, когда натыкаешься на старые советские афиши по среди города. И там даже не про фильмы, просто "Правда" висит. Дождями, солнцем и ветром - истрепанная до огрызков. Но оставшаяся для памяти.
Расскажу про все эти дома с окнами на полстены, с потолками до звезд, с фигурами. Были драконы и Слизерин, там жил Калинин, но мы-то знаем, что Слизерин. Видели надписи маркером на стенах, будто записку брошенную. Звали в театр, подписывались ванилью. Мы читали и сидели потом в этих пустых кафе. Пока ветер трепал наши веки, улыбки, волосы - там было тепло и тихо. Мир переставал качаться и прыгать, замирал в одной точке - обычно в "напротив-глаза" и мерно дышал.
Питер случается трижды. Там, на улице, в воде и воздухе. С бегущим мимо временем, бесконечными отрывками истории. Он весь тут, в созерцании. В попытках уловить это, осознать, ощутить.
По-другому случается внутри, порой за невзрачными окнами кафе, с выдуманными пироженками, с длинными стаканами, с деревянными столами.
И совсем иначе Питер случается ночью, на кухне жителей, с которыми сидишь, разговоры ткешь, общаешься, душу потихоньку вытряхиваешь, очищаешь, словно питерцы могут ее отбелить немного севером своим. В этих питерских домах даже думается порой Иначе, не то, что говорится.
Мой питерский дом был со старыми ширмами. Они делили огромные комнаты пополам, отдавая пространство музыке и маскам. В этом доме живет серогривый кот с ласковой мордой. И таджики за окном живут, заглядывают иногда, пока ходят мимо по лесам.
У моего питерского дома какая-то очень птичья душа.
Мой питерский житель умеет смеяться и хлопать ладонями. И глаза у нее иногда загораются, и мысли тоже. У моего жителя - пальцы быстрые, чтобы арфу играть, и воздуха много - чтобы с флейтами разговаривать. На самом деле, мыслей тоже много, она ими делится охотно, но они все равно остаются айсбергами выплывать. И у меня много теперь в памяти картинок с ней, кареокой. Но ярче всего одна - высокий питерский подъезд, гулкие ступеньки, уводящие меня на очередные полгода? и ее зеленая футболка с голыми коленками в темнеющем проеме двери: "Приезжай".
Питер мой, спутник, рядом шагающий, фотоаппарата стесняется, а сам щелкает, щелкает, и мгновения ловятся. Питер мой слушает меня, у него чертенята порой в глазах играются, но он молчит и изредко язвит, вызывая мои резкие движения рук и глаз. У Питера моего глаза серые, и если без очков - беззащитные. Он в самолете уши бережет, выпрямляется весь, побеждает давление. И думает страх его "Я никогда больше не буду играть". Я сижу рядом, смотрю, молюсь тихонько "Боже, не надо, пусть приходит в себя". А потом мы снова отчего-то смеемся и переглядываемся. Питер мой ездил в Крондштат.
У моих выходных характер легкий, радостный. Он бережет меня от этих дворов искусительных, с их крышами, и кормит пирогами. У меня нет поводов для грусти или печали, потому что даже в небо, опаздывая - мой Питер улыбался и пожимал плечами "Какая разница, значит останемся".
четверг, 12 апреля 2012
.над i.
Зачем говорить кому-то "будь проще", когда можно сказать "стань круче"?
Это же два разных вектора побуждения.
Один во вне: в тебе все не так, меняйся. И другой наружу: ты уже хорош, будь еще круче!
Это же два разных вектора побуждения.
Один во вне: в тебе все не так, меняйся. И другой наружу: ты уже хорош, будь еще круче!
среда, 11 апреля 2012
.над i.
Легко молчать с теми, кого знаешь так давно, что перед ними не надо никого из себя представлять.
Я почти ни с кем не могу молчать.
Я почти ни с кем не могу молчать.
понедельник, 02 апреля 2012
.над i.
читать дальше
Такой меня запомнил Дублин Вернулась из очередной командировке, скоро снова начну рассказывать И показывать. Ждите!
Такой меня запомнил Дублин
Вернулась из очередной командировке, скоро снова начну рассказывать И показывать. Ждите!
пятница, 23 марта 2012
.над i.
Я храню к тебе несколько строк
Они пышут огнем изнутри
Я боюсь их и делаю блок,
чтобы не было жженья и мглы
Эти несколько строк из стекла,
что под зимне-весеннем дождем,
превращаясь в границы окна ,
голоса обретают и дом.
Это кем-то забытый словарь,
содержащий с полсотни имен,
открывая одно за другим,
получается только твое.
Это вечер в лесу, тишина,
когда травы шуршат о своем,
я пугаюсь, держусь за рукав,
одиночество будто вдвоем.
Я храню к тебе несколько строк,
Они слишком тихи и легки.
Отпущу, посмотрю на итог.
Вдруг вернутся, мои мотыльки.
23.03.2012
Они пышут огнем изнутри
Я боюсь их и делаю блок,
чтобы не было жженья и мглы
Эти несколько строк из стекла,
что под зимне-весеннем дождем,
превращаясь в границы окна ,
голоса обретают и дом.
Это кем-то забытый словарь,
содержащий с полсотни имен,
открывая одно за другим,
получается только твое.
Это вечер в лесу, тишина,
когда травы шуршат о своем,
я пугаюсь, держусь за рукав,
одиночество будто вдвоем.
Я храню к тебе несколько строк,
Они слишком тихи и легки.
Отпущу, посмотрю на итог.
Вдруг вернутся, мои мотыльки.
23.03.2012
.над i.
Я как прежде дружу мало с кем
И ношу с собой супрастин.
Чтобы каждый второй кретин
Не добавил мне лишних проблем.
Я как прежде мало кого люблю.
Мне достаточно дел, а не слов.
Ты прости, я еще не готов
Затянуть на шее своей петлю.
Я по-прежнему мало о чем прошу:
Лишь бы было с кем хорошо молчать
И не помнить то, о чем помнит мать
И по звездам сверять маршрут.
***
Как хорошо, что я к тебе остыл.
Как здорово, что я теперь не помню:
Маршрутки, улицы и подоконник,
И в тех стихах неведомый посыл.
Как восхитительно, что я теперь иной:
Влюбленный в ненависть своих коллег по цеху,
Мы как могли, но двигались к успеху,
Не слушая ухмылки за спиной.
Как мило то, что я тебе не мил,
Я привыкаю быть хорошим, но ненужным.
Мы все, что можно вынесли из дружбы.
На остальное не хватило сил.
(с) Иван Пинженин
И ношу с собой супрастин.
Чтобы каждый второй кретин
Не добавил мне лишних проблем.
Я как прежде мало кого люблю.
Мне достаточно дел, а не слов.
Ты прости, я еще не готов
Затянуть на шее своей петлю.
Я по-прежнему мало о чем прошу:
Лишь бы было с кем хорошо молчать
И не помнить то, о чем помнит мать
И по звездам сверять маршрут.
***
Как хорошо, что я к тебе остыл.
Как здорово, что я теперь не помню:
Маршрутки, улицы и подоконник,
И в тех стихах неведомый посыл.
Как восхитительно, что я теперь иной:
Влюбленный в ненависть своих коллег по цеху,
Мы как могли, но двигались к успеху,
Не слушая ухмылки за спиной.
Как мило то, что я тебе не мил,
Я привыкаю быть хорошим, но ненужным.
Мы все, что можно вынесли из дружбы.
На остальное не хватило сил.
(с) Иван Пинженин
среда, 21 марта 2012
.над i.
Край света начинается у подножия радуги. Она огромным цветным полукругом прикрывает землю от тяжелых грозовых туч. Тучи тянутся до самого горизонта, туда, где небо выливается в море. Чайки, маленькие стюарды небесных сфер, спускаются к людям пониже, почти задевают макушки их и кричат. Только кажется, что непонятно и не о том. Если вслушатся, то весь чаячий крик пульсирует словом "Иди, иди, иди..." И ты идешь.
Через контрастные улицы Хоута, через лес яхтовых мачт, через зеленые камни ирландского берега. Идешь на самый край земли, где со всех сторон море обнимает эти вересковые скалы и нежно целует в самую маковку. В маяк.
Асфальт и последние деревни остаются за поворотом. Еще можно думать о тех счастливцах, у которых есть все утра, дни и ночи в этом заговоренном месте. Запоенном месте. Я нигде не слышала столько птиц. Они говорят так просто, словно на свете есть два птичьих языка - наш и их. И это мы говорим с акцентом.
Верес впивается в каменные отроги так густо, что кажется, будто тропки - пробор на челе земли, а его огненно-желтые цветы - недавно распустившиеся мысли. Дорожки петляют, опуская нас то к бьющимся о скалы волнам, то к поближе к закатным небесам.
Все небо опоясано облаками, а солнце старательно раскрашивает их в причудливые оттенки. Из мягкой окружностей туч то и дело вырываются искры самолетов, заставляя синеву дрожать.
Пока мы шли, я все время думала, что это волшебная земля. Если волшебство и существовало когда-то, а может даже и осталось среди нас, то оно здесь. В этих травах, с этом небе, в этих зеленых изгибах скал. Оно плещется у ног морем и говорит птицами. Колется вереском и уводит запахом далеко - далеко прочь.
Мои мысли, видимо, зажили своей отдельной жизнью, превратившись в еще один цветок вереска на склонах Ирландии. Может быть кто-то его однажды выпьет с чаем, и почувствует всю глубину моего чувства к этой земле.
И даже тени, пугающие своей чернотой по приходу ночи, не пытаются вырвать у тебя еще немного страха. Они не питаются страхом вообще. Зато у теней есть уши и шелковая грива, если решится свернуть с тропинки в прогалину. Да, тень окажется лошадью с умными глазами и ласковым носом. Она постоит, потыкается в вас, рассмотрит и позовет подругу. Они будут стоять вместе, едва различимые, а вы, вдвоем, будете смотреть на них. И в голове будут слишком чужие птичьи голоса. Всего на мгновение, но мгновения этого хватит.
Через контрастные улицы Хоута, через лес яхтовых мачт, через зеленые камни ирландского берега. Идешь на самый край земли, где со всех сторон море обнимает эти вересковые скалы и нежно целует в самую маковку. В маяк.
Асфальт и последние деревни остаются за поворотом. Еще можно думать о тех счастливцах, у которых есть все утра, дни и ночи в этом заговоренном месте. Запоенном месте. Я нигде не слышала столько птиц. Они говорят так просто, словно на свете есть два птичьих языка - наш и их. И это мы говорим с акцентом.
Верес впивается в каменные отроги так густо, что кажется, будто тропки - пробор на челе земли, а его огненно-желтые цветы - недавно распустившиеся мысли. Дорожки петляют, опуская нас то к бьющимся о скалы волнам, то к поближе к закатным небесам.
Все небо опоясано облаками, а солнце старательно раскрашивает их в причудливые оттенки. Из мягкой окружностей туч то и дело вырываются искры самолетов, заставляя синеву дрожать.
Пока мы шли, я все время думала, что это волшебная земля. Если волшебство и существовало когда-то, а может даже и осталось среди нас, то оно здесь. В этих травах, с этом небе, в этих зеленых изгибах скал. Оно плещется у ног морем и говорит птицами. Колется вереском и уводит запахом далеко - далеко прочь.
Мои мысли, видимо, зажили своей отдельной жизнью, превратившись в еще один цветок вереска на склонах Ирландии. Может быть кто-то его однажды выпьет с чаем, и почувствует всю глубину моего чувства к этой земле.
И даже тени, пугающие своей чернотой по приходу ночи, не пытаются вырвать у тебя еще немного страха. Они не питаются страхом вообще. Зато у теней есть уши и шелковая грива, если решится свернуть с тропинки в прогалину. Да, тень окажется лошадью с умными глазами и ласковым носом. Она постоит, потыкается в вас, рассмотрит и позовет подругу. Они будут стоять вместе, едва различимые, а вы, вдвоем, будете смотреть на них. И в голове будут слишком чужие птичьи голоса. Всего на мгновение, но мгновения этого хватит.
понедельник, 19 марта 2012
.над i.
Он оказался пьяным, шумным и веселым. Народу было столько, что казалось- это все не он, это все они принесли с собой, привезли как водится. А мы просто не видим в праздной толпе и забитых барах. Забитых так, что там войти нельзя было- все стоят. Улицы извивались под топотом и гамом, оставляя нас одних, осколком праздника, в который неясно как играть.
Я всматривалась в лица и не видела их, слушала разговоры и не могла услышать слов. Город оставался выдуманным сном, пустой декорацией к мыслям и переживаниям. Хотелось сесть, затаится, присмотрется... Но надежда на это уже даже не появлялась. И тут вдруг мы его услышали. Сквозь плотное кольцо танцующих и смеющихся прорывался хриплый, яркий, живой голос, подпитанный глубокими ритмичными басами. Мальчик пел, его друг играл на ящиках ударными, то и дело взвякивая водопроводной трубой. Город оказался юным, щербатым и талантливым, он оказался смешным и понятным. Ничего не было важно кроме этого пульса. Никакой приезжий народ не мог его заглушить. Никакой пьяный и неадекватный человек не мог его остановить. Дублин пел, уже осипнув, хватая воздух жадно, глотками, взахлеб. Дублин качал, стук сердца которого был рван, быстр и силен. Так силен, что достигал нашего нутра и вырывался обратно в движении тела.
И все стало ясно. Мы перестали смотреть, мы стали слушать и где дублин пел, мы туда и шли. Забирались в переулки, на лестницы, протискивались через людей, брали леденящие руки бокалы и слушали, впитывая его, вслушивая, вживаясь. Пиво пенилось, неуловимо меняя состав крови, внушая 'ты свой, ты мой, танцуй, живи!' и город расцветал зеленым, оранжевым. Оживал статуями. Резко, внезапно, со смехом. И мы радовались этому 'вдруг', а память лихо добивала' а ведь кроме той пойманной от статуи конфеты, вы так и не успели поесть'.
Город вел нас, город жил нами, мы были тем самым потоком, что вносится в бар и танцует у сцены. Были теми, кто кричит в ухо свое имя и родину. И все равно не слышно. Были там, где кричали слова песен, потому что знаем. И где танцуют, потому что не слышно. Последним судорожным вдохом, дублин отдал нас клубу, где белый цвет всегда синь, и ритм не оставляет никакого выбора. Танцуй, танцуй или уходи. Я не знаю их имен, но мы танцевали так, будто знакомы сто лет. И город радовался нам, распахивался на встречу, главное было успеть вернуться до того, как вскипевшая кровь совсем унесет тебя.
И дорогой назад мы обрели свои новые голоса- сиплые, жаркие, яркие, пульсирующие сердцем.
Я всматривалась в лица и не видела их, слушала разговоры и не могла услышать слов. Город оставался выдуманным сном, пустой декорацией к мыслям и переживаниям. Хотелось сесть, затаится, присмотрется... Но надежда на это уже даже не появлялась. И тут вдруг мы его услышали. Сквозь плотное кольцо танцующих и смеющихся прорывался хриплый, яркий, живой голос, подпитанный глубокими ритмичными басами. Мальчик пел, его друг играл на ящиках ударными, то и дело взвякивая водопроводной трубой. Город оказался юным, щербатым и талантливым, он оказался смешным и понятным. Ничего не было важно кроме этого пульса. Никакой приезжий народ не мог его заглушить. Никакой пьяный и неадекватный человек не мог его остановить. Дублин пел, уже осипнув, хватая воздух жадно, глотками, взахлеб. Дублин качал, стук сердца которого был рван, быстр и силен. Так силен, что достигал нашего нутра и вырывался обратно в движении тела.
И все стало ясно. Мы перестали смотреть, мы стали слушать и где дублин пел, мы туда и шли. Забирались в переулки, на лестницы, протискивались через людей, брали леденящие руки бокалы и слушали, впитывая его, вслушивая, вживаясь. Пиво пенилось, неуловимо меняя состав крови, внушая 'ты свой, ты мой, танцуй, живи!' и город расцветал зеленым, оранжевым. Оживал статуями. Резко, внезапно, со смехом. И мы радовались этому 'вдруг', а память лихо добивала' а ведь кроме той пойманной от статуи конфеты, вы так и не успели поесть'.
Город вел нас, город жил нами, мы были тем самым потоком, что вносится в бар и танцует у сцены. Были теми, кто кричит в ухо свое имя и родину. И все равно не слышно. Были там, где кричали слова песен, потому что знаем. И где танцуют, потому что не слышно. Последним судорожным вдохом, дублин отдал нас клубу, где белый цвет всегда синь, и ритм не оставляет никакого выбора. Танцуй, танцуй или уходи. Я не знаю их имен, но мы танцевали так, будто знакомы сто лет. И город радовался нам, распахивался на встречу, главное было успеть вернуться до того, как вскипевшая кровь совсем унесет тебя.
И дорогой назад мы обрели свои новые голоса- сиплые, жаркие, яркие, пульсирующие сердцем.
.над i.
Лондон похож на чопорную барышню, подобрав юбки которая несет себя по своим делам. Мы видели высокого плащеобразного человека с тростью и милую девушку за другим столиком, что подмигивала нам улыбкой. Лондон- аквариум, в который мы попали случайно. В котором все самое интересное там, в воде, а мы за километрами стали и стекла. Только и оставалось нежничать с подаренными жирафами. Как ни странно, в жирафе.
Мы ехали так долго, что дорога превратилась в путь, а цель в едва осязаемое чувство конца. Слова кончились, впечатления тонкой струйкой еще попадали в немытую голову, но были одинаковыми- аэропорты, эскалаторы. Магазины. Почему все так любят шоколад?
И когда мы все таки вышли на волю. Действительно попали в дублин. В город мечту. Город легенду. Город ирландию... Мир испуганно замер, дыша кислородом, кружась головой. Не было возможности говорить. Только дышать в такт мигния непонятным фонарям и ждать. Ждать с распахнутыми глазами когда же он примет нас. Признает за своих и откроет самое сокровенное. Но сначала он лишь дразнил, улыбаясь задорно и из под тишка.
На втором этаже светофоры становятся морями красного и зеленого света, расплываясь каплями на мокрых стеклах автобуса. Мир мимо проплывает неясным и не четким. То и дело заставляя помнить. Ты тут. Ты здесь. Это правда. Дыши!
Первая дверь, что нам открылась- тоже была хостелом. Шумным, нелепым, уже пьяным. Не было единого стиля, словно все хотели и сразу. Дерево мешалось с коврами, ковры с декором. Огромная громовластная женщина быстро перечисляла нам комнаты и деньги. Мир вокруг нее закручивался в множество маленьких дел и мне было сложно ее обхватить мыслью. Катя как то решительно вытащила меня оттуда, хотя я уже и там была готова ежесекундно ловить . Нет, мы хотим другого города. Того, что 47. Буквально через дверь.
Как так бывает? Ты стоишь у высоких ступеней, не решительно поднимаешься.. И вдруг понимаешь- ты дома.
Пустой теплый холл, ковер, в котором утопают ноги, камин и кресло в гостинной. И тикающий бой ходиков. Тут было столько моря ненавязчивого, почти робкого- в круглых зеркалах, в реях под потолком, широким деревом.
Не быстро стареющий человек улыбался нам и суетился. Его сын был высок и рыж.
Наш дом оказался на последнем этаже, со старым шкафом и панорамным окном. Я полвечера наблюдала как внизу живет улица. Как напротив у парадной сидит парень и пьет. Как время обтекает его стороной, не трогая. И только пришедшая вдруг девушка все меняет. Она машет руками, топает ногой, словно заводит мир вокруг него. Осечка, два осечка. Машет рукой, почти бежит куда то. У них, видимо договор со временем. А она просто не поняла.
Все, пора, город ждет. И мы нырнули.
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Мы ехали так долго, что дорога превратилась в путь, а цель в едва осязаемое чувство конца. Слова кончились, впечатления тонкой струйкой еще попадали в немытую голову, но были одинаковыми- аэропорты, эскалаторы. Магазины. Почему все так любят шоколад?
И когда мы все таки вышли на волю. Действительно попали в дублин. В город мечту. Город легенду. Город ирландию... Мир испуганно замер, дыша кислородом, кружась головой. Не было возможности говорить. Только дышать в такт мигния непонятным фонарям и ждать. Ждать с распахнутыми глазами когда же он примет нас. Признает за своих и откроет самое сокровенное. Но сначала он лишь дразнил, улыбаясь задорно и из под тишка.
На втором этаже светофоры становятся морями красного и зеленого света, расплываясь каплями на мокрых стеклах автобуса. Мир мимо проплывает неясным и не четким. То и дело заставляя помнить. Ты тут. Ты здесь. Это правда. Дыши!
Первая дверь, что нам открылась- тоже была хостелом. Шумным, нелепым, уже пьяным. Не было единого стиля, словно все хотели и сразу. Дерево мешалось с коврами, ковры с декором. Огромная громовластная женщина быстро перечисляла нам комнаты и деньги. Мир вокруг нее закручивался в множество маленьких дел и мне было сложно ее обхватить мыслью. Катя как то решительно вытащила меня оттуда, хотя я уже и там была готова ежесекундно ловить . Нет, мы хотим другого города. Того, что 47. Буквально через дверь.
Как так бывает? Ты стоишь у высоких ступеней, не решительно поднимаешься.. И вдруг понимаешь- ты дома.
Пустой теплый холл, ковер, в котором утопают ноги, камин и кресло в гостинной. И тикающий бой ходиков. Тут было столько моря ненавязчивого, почти робкого- в круглых зеркалах, в реях под потолком, широким деревом.
Не быстро стареющий человек улыбался нам и суетился. Его сын был высок и рыж.
Наш дом оказался на последнем этаже, со старым шкафом и панорамным окном. Я полвечера наблюдала как внизу живет улица. Как напротив у парадной сидит парень и пьет. Как время обтекает его стороной, не трогая. И только пришедшая вдруг девушка все меняет. Она машет руками, топает ногой, словно заводит мир вокруг него. Осечка, два осечка. Машет рукой, почти бежит куда то. У них, видимо договор со временем. А она просто не поняла.
Все, пора, город ждет. И мы нырнули.
Посмотреть на Яндекс.Фотках
среда, 14 марта 2012
.над i.
Послезавтра мы с Lunaloca будем в Дублине. И все 4 дня Ирландия будет наслаждаться нашим зеленоватым видом и тесным общением с Патриком Ждите путевых заметок, вы же знаете, я это дело люблю.
Ну, и подарки заказывайте, куда ж без этого!
Ждите путевых заметок, вы же знаете, я это дело люблю. Ну, и подарки заказывайте, куда ж без этого!
вторник, 13 марта 2012
.над i.
Помните про клип говорила, что мы с капитаном (Лешкой) делаем?)
Смотрите тизер) Высказывания приветствуются!
УПД. Фиг знает, почему у всех встраивается, а у меня нет
. Смотреть по ссылке.
) Смотрите тизер) Высказывания приветствуются!
УПД. Фиг знает, почему у всех встраивается, а у меня нет
. Смотреть по ссылке.
суббота, 10 марта 2012
.над i.
Учусь слушать музыку.
Учусь просто быть, радоваться людям, говорить обо всем и ни о чем, не чувствовать вину, не извиняться за каждый чих и вздох. Быть самой собой и наслаждаться этим. Не сравнивать себя с другими. Не думать о себе плохо. Гордиться. Наслаждаться. Творить и ощущать всю силу творчества. Просто мечтать. Видеться без каких-либо проблем. Ждать и дожидаться. Смеяться и смешить. Ловить взгляд. Улыбку.
Без каких-либо сложностей.
Может я не права была, что я всему виной?
Может я прекрасна и удивительна, а весь мир только и ждет как бы восхититься всеми моими талантами?)
Депрессия закрыта. Официально Подтверждение:
краткое описание недели
Учусь просто быть, радоваться людям, говорить обо всем и ни о чем, не чувствовать вину, не извиняться за каждый чих и вздох. Быть самой собой и наслаждаться этим. Не сравнивать себя с другими. Не думать о себе плохо. Гордиться. Наслаждаться. Творить и ощущать всю силу творчества. Просто мечтать. Видеться без каких-либо проблем. Ждать и дожидаться. Смеяться и смешить. Ловить взгляд. Улыбку.
Без каких-либо сложностей.
Может я не права была, что я всему виной?
Может я прекрасна и удивительна, а весь мир только и ждет как бы восхититься всеми моими талантами?)
Депрессия закрыта. Официально
Подтверждение:краткое описание недели
воскресенье, 26 февраля 2012
.над i.
Моему последнему деду посвящается...
Любимым и незабываемым:
как жаль, что последние мгновения
измерялись годами
У меня умер дедушка. Он умер сорок дней назад. После полугодового пребывания в коме. После десятилетий эмиграции "туда". Я его почти не видела, не слышала. Я его не знаю. Но он мой дедушка. И я просто хочу напомнить... что за правильным словом "пенсионер", "пожилой", "старик", "ветеран" стоят очень живые люди. Они сложные. И разные. Их не всегда просто любить. Порой невозможно. Особенно рядом. И давайте я просто расскажу вам о бабушках (и дедушках).
*** Бабушка-горбушка***
Была одна бабушка, у которой никого не было. У нее было 10 внуков, 3 детей, множество племянников и теток. Но никого не было. Потому что она так считала. И всем рассказывала, что у нее нит никого. И не помогает никто. И плакалась в жилетку на жизнь не справедливую. Просто эта бабушка была такая. Вот как горбушка хлеба. Есть бабушка-божий-одуванчик, а эта бабушка-горбушка-хлеба. И нет, судьба у нее нормальная была. И муж, и дети, и внуки опять же. И жила-то она всю жизнь в одном месте, и беды страны ее как-то обошли стороной... Просто так сложилось. И ей все время кажется, что мало. Привозят дети гостинцев - не те. Присылают деньги - мало. Приезжают с детьми - не вовремя. Эта бабушка даже больше напоминала ворчливого гнома из сказки. Внуки ее побаивались и называли на Вы. Она их лупила полотенцем по мокрому носу и кормила вареным сахаром. Просто варенье у нее не получалось.
И когда она умерла - а дай Боже столько прожить - она оставила много писем. И все они были о том как было ей плохо. И сколько сил она вложила в эту жизнь, страну, семью. И сколь мало ей вернулось.
И даже в письмах не было одуванчиков. Сплошные черствые горбушки.
Я бы очень хотела сказать, что ее и такую любили. Но это не совсем правда. Правда, что о ней и такой - плакали. Навзрыд. С ощущением, что "я была плохой дочерью/сыном/внучкой/сестрой". А любить ее было тяжело. Почти невыносимо.
читать дальше
Любимым и незабываемым:
как жаль, что последние мгновения
измерялись годами
У меня умер дедушка. Он умер сорок дней назад. После полугодового пребывания в коме. После десятилетий эмиграции "туда". Я его почти не видела, не слышала. Я его не знаю. Но он мой дедушка. И я просто хочу напомнить... что за правильным словом "пенсионер", "пожилой", "старик", "ветеран" стоят очень живые люди. Они сложные. И разные. Их не всегда просто любить. Порой невозможно. Особенно рядом. И давайте я просто расскажу вам о бабушках (и дедушках).
*** Бабушка-горбушка***
Была одна бабушка, у которой никого не было. У нее было 10 внуков, 3 детей, множество племянников и теток. Но никого не было. Потому что она так считала. И всем рассказывала, что у нее нит никого. И не помогает никто. И плакалась в жилетку на жизнь не справедливую. Просто эта бабушка была такая. Вот как горбушка хлеба. Есть бабушка-божий-одуванчик, а эта бабушка-горбушка-хлеба. И нет, судьба у нее нормальная была. И муж, и дети, и внуки опять же. И жила-то она всю жизнь в одном месте, и беды страны ее как-то обошли стороной... Просто так сложилось. И ей все время кажется, что мало. Привозят дети гостинцев - не те. Присылают деньги - мало. Приезжают с детьми - не вовремя. Эта бабушка даже больше напоминала ворчливого гнома из сказки. Внуки ее побаивались и называли на Вы. Она их лупила полотенцем по мокрому носу и кормила вареным сахаром. Просто варенье у нее не получалось.
И когда она умерла - а дай Боже столько прожить - она оставила много писем. И все они были о том как было ей плохо. И сколько сил она вложила в эту жизнь, страну, семью. И сколь мало ей вернулось.
И даже в письмах не было одуванчиков. Сплошные черствые горбушки.
Я бы очень хотела сказать, что ее и такую любили. Но это не совсем правда. Правда, что о ней и такой - плакали. Навзрыд. С ощущением, что "я была плохой дочерью/сыном/внучкой/сестрой". А любить ее было тяжело. Почти невыносимо.
читать дальше
среда, 22 февраля 2012
.над i.
Написано 27 мая 2011 года.
Целую жизнь назад. )
Последний день эпохи, потом все как-то разом изменилось.
Шаг в реальность.
Тут все иначе. Не так, как я привыкла дома. Раньше я считала, что "знать" человека - хотя бы прожить с ним год. Теперь я понимаю, что этого мало. Чтобы узнать человека - надо хотя бы стать другом. А так можешь и пять лет каждый день видеться, а все равно его не понимать. А не понимать - значит "не видеть" механизма. Будто он человек.
В виртуале все проще. Ты общаешься с человеком неделю и кажется, что знаешь его всю жизнь.
Отсюда такой дикий темп отношений. Совсем иное время и измерение. Ты точно знаешь, что если вас вдруг разнесет по разные стороны - можно смело стирать контакт. Ибо все, о чем вы думаете и говорите - о самих себе, о друг друге и вашей связи. Все. Больше никакой общей деятельности не построено. А потому друзья по переписке так часто впадают в крайности: форсирование отношений (побыстрее увидется, съехаться), тянучка (пережвывать все чувства и ощущения), типа страсть (видеться раз в n времени, проживать n времени в буйстве красок и снова ждать). При чем из-за расстояния и постоянного общения виртуальные отношения могут длиться годами, прежде чем люди вообще задумаются, что они друг друга по настоящему не знают.
В реальности все наоборот: вы можете годами смотреть и общать объект своей симпатии, знать его как облупленного, но так и не переступить пару границ, что в виртуале будто и не существуют. Тут резко начинают играть и правила вежливости, и приличия, и принюхивания.
Если я в сети вижу человека дерганного и печального - это значит, что он мне это показал, значит я уже имею право отнестись к этому как-то. В то же время в реале даже если ты замечаешь взвинченность человека - совсем не значит, что твое "Что у тебя случилось? Ты какой-то дерганный" будет понято правильно и не отнесено в категорию "не твое дело".
Да, глаза - зло.
И тут на первый план выходит собственная личность, целостность, опыт, даже высота самооценки. В половине случаев во всех реальных ситуациях человек в случае провала коммуникации считает неадекватным себя (подростковая позиция), в другой половине - собеседника. Так вот. Вторая половина - и есть адекватная самооценка, ибо вероятность того, что вы что-то не то сказали или сделали гораздо ниже того, что у человека свои проблемы и потому причины реагировать именно так.
Целую жизнь назад. )
Последний день эпохи, потом все как-то разом изменилось.
Шаг в реальность.
Тут все иначе. Не так, как я привыкла дома. Раньше я считала, что "знать" человека - хотя бы прожить с ним год. Теперь я понимаю, что этого мало. Чтобы узнать человека - надо хотя бы стать другом. А так можешь и пять лет каждый день видеться, а все равно его не понимать. А не понимать - значит "не видеть" механизма. Будто он человек.
В виртуале все проще. Ты общаешься с человеком неделю и кажется, что знаешь его всю жизнь.
Отсюда такой дикий темп отношений. Совсем иное время и измерение. Ты точно знаешь, что если вас вдруг разнесет по разные стороны - можно смело стирать контакт. Ибо все, о чем вы думаете и говорите - о самих себе, о друг друге и вашей связи. Все. Больше никакой общей деятельности не построено. А потому друзья по переписке так часто впадают в крайности: форсирование отношений (побыстрее увидется, съехаться), тянучка (пережвывать все чувства и ощущения), типа страсть (видеться раз в n времени, проживать n времени в буйстве красок и снова ждать). При чем из-за расстояния и постоянного общения виртуальные отношения могут длиться годами, прежде чем люди вообще задумаются, что они друг друга по настоящему не знают.
В реальности все наоборот: вы можете годами смотреть и общать объект своей симпатии, знать его как облупленного, но так и не переступить пару границ, что в виртуале будто и не существуют. Тут резко начинают играть и правила вежливости, и приличия, и принюхивания.
Если я в сети вижу человека дерганного и печального - это значит, что он мне это показал, значит я уже имею право отнестись к этому как-то. В то же время в реале даже если ты замечаешь взвинченность человека - совсем не значит, что твое "Что у тебя случилось? Ты какой-то дерганный" будет понято правильно и не отнесено в категорию "не твое дело".
Да, глаза - зло.
И тут на первый план выходит собственная личность, целостность, опыт, даже высота самооценки. В половине случаев во всех реальных ситуациях человек в случае провала коммуникации считает неадекватным себя (подростковая позиция), в другой половине - собеседника. Так вот. Вторая половина - и есть адекватная самооценка, ибо вероятность того, что вы что-то не то сказали или сделали гораздо ниже того, что у человека свои проблемы и потому причины реагировать именно так.
пятница, 17 февраля 2012
.над i.
На улице идет такой снег. Очень легкий. Даже кажется, что он идет вверх.
вторник, 14 февраля 2012
.над i.
27.01.2012
05-22
05-22
Такой еще диалог смешной был в ЗВ. Пришла в офис - там Леня сидит (он такой, миссионер, СвятоТихонвский, все дела).. а я совсем никакая. Уткнулась в кофе, смотрю в окно, думаю ни о чем, а потому продуктивно. И тут идеи начинают яркими образами впархивать в открытое сознание. Я их записывать. Потом смотрю на эти листочки и выдаю вслух
- Обалдеть, мне пришло в голову два гениальных ролика
- Так место намоленное. Пользуйся.
Он у нас во всех КРИ играет ключника, будто от параллельных миров... И как он сказал мне - я могла поклясться, что еще секунда, он встряхнет своими кудряшками мелкими и превратится в седого старца. "Следуй за мной, девочка" - проскрипит едва слышно. И окажется, что он в половину моего роста, ибо согбенен под огромной связкой ключей. "Я открою тебе дверь".
Открывает старую дощатую дверь, всю в точках от короедов и отполированную руками... А оттуда бьет ветер, солнце, и запах такой, как на западном крыле нашей Алексеевки, откуда маугли выходил. И я зажмурилась бы! Невозможно столько света зимой. Но идеи успели бы проскочить, прежде чем дверь закрыли...
Все захлопнулось, и тут осталась темнота. Пыльная даже. Пылинки оседают. В глазах красные круги. И радужные тоже.
Моргать, выморгать их все. И дверь не будет казаться особенной - дверь как дверь, Леня как Леня. Сидит вон за ноутбуком, печатает что-то. И окно по прежнему передо мной, кофе дымится, маленькая овца покачивается на стене.
