.над i.
В соавторстве:
Соседские кошки скребутся в дверь и я это слышу. Я потеряла пароль от осени, а ведь уже пора. Их хозяйка уехала тренировать русских немцев, где- то за городом.
Это ее кошки ревнуют ее к немцам, которые изучают родной язык. Мне холодно и снова потерян дневник. Соседка учитель немецкого языка, а ее ученики -- русские немцы.
Я ненавижу фотографии лета.
На них всегда слишком много солнца. Оно затапливает уголки и памяти, и карточек. Вырывается за границы. Но, увы, не греет. Я встретила ее вчера на площадке. На ней была щегольская курточка и войлочная шапка с цветком. Она всегда говорит на Вы, даже если просто здоровается на лестнице. Ей сложно грубить. Впрочем, мне и не хочется. Почти. Потому что она все время забывает про кошек. Зачем они ей, если все выходные я вынуждена слушать их шкряб? Может это мои выдуманные кошки?
Мне холодно и нечем писать.
Холодные руки у тех, у кого теплое сердце. А мама говорила, что это просто вегето-сосудистая дистония.
Может их покормить?
Я однажды пережидала полтора часа на ее кухне. Пока сестра привезет ключи -- свои я потеряла. Мне навязался по телефону Викторик, который может думать только когда говорит. Соседка перебирала книги и меня не замечала, а я пила чаи с пастилой и гренками, наблюдая кошек. Вернее, их натюрмортный сон на трюмо ввиду трех зеркал .Соседка в задумчивой пантомиме сонно и меланхолично отделяла рукописи и распечатки от книг, немедленно назначая последним их место на полках. Викторик на повышенных тонах плакал в трубке про Настю, которая его, Викторика, юзит, а он по великой своей человечности с этим согласен.
-- Витек, мне не ловко -- я с Настей дружна.
-- Вот и здорово, значит ты меня поймешь.
-- Я знаю другую Настю.
Викторик хотел, чтобы я говорила "да", а он бы думал, что мы единомышленники. А я вспоминала, как он и Настя вспарывали подлещикам брюхо тупыми ножами, вышвыривая внутренности на валдайскую осоку и продолжая обсуждать "невозможность брака между Гумилевым и Ахматовой", так как поэзия, как думает Викторик, "всегда -- для себя, а брак -- всегда для другого!"
-- Брак не "за", -- Настя не хотела соглашаться -- "Брак всегда против: против одиночества и самопредоставленности!"
-- Да, говори что хочешь! Поэт и поэт -- две вещи несовместимые и все. Чисти давай, чисти, не забывайся"
А сейчас Викторик ругал Настю за черствость. Трубка пела и стонала: то ли блюз, то ли рэп -- исполнитель таинственно еще не самоопределился. Я ела гренки. А Настя точно знала, что он мне позвонит, и он знал, что она знала. Меня подпрягали в "отношения". Подпрягали как фактор, а ведь у меня -- депрессия, а они и не знают. Пахло гвоздикой и нафталином -- книжной пылью разве может пахнуть?
Соседка знаками привлекла мое внимание и показала, подойдя близко, поясок из змеиной кожи с пряжкой в виде виноградной лозы черненого серебра. И прошептала, отчетливо артикулируя,
едва-едва произнося дыханием то, что будучи сказано громко -- было бы "слова": "Мне это подарила Белла Ахмадулина, вот". Викторик договорился до "только ты не говори, что я звонил" и через пятнадцать секунд отключился.
-- В связи с чем? Вы были с ней знакомы?
-- Скорее она со мной: мне было семь, она дружила с папой.
Она сейчас улыбалась. Но не мне. Я поняла это.
-- И кто же был Ваш папа?
-- Да, так – никто. Сказать нечего. Правда, странно?
Помолчала недолго и -- тихо, членораздельно, чуть ли не по слогам -- произнесла:
читать дальше
(с)chronoto
Соседские кошки скребутся в дверь и я это слышу. Я потеряла пароль от осени, а ведь уже пора. Их хозяйка уехала тренировать русских немцев, где- то за городом.
Это ее кошки ревнуют ее к немцам, которые изучают родной язык. Мне холодно и снова потерян дневник. Соседка учитель немецкого языка, а ее ученики -- русские немцы.
Я ненавижу фотографии лета.
На них всегда слишком много солнца. Оно затапливает уголки и памяти, и карточек. Вырывается за границы. Но, увы, не греет. Я встретила ее вчера на площадке. На ней была щегольская курточка и войлочная шапка с цветком. Она всегда говорит на Вы, даже если просто здоровается на лестнице. Ей сложно грубить. Впрочем, мне и не хочется. Почти. Потому что она все время забывает про кошек. Зачем они ей, если все выходные я вынуждена слушать их шкряб? Может это мои выдуманные кошки?
Мне холодно и нечем писать.
Холодные руки у тех, у кого теплое сердце. А мама говорила, что это просто вегето-сосудистая дистония.
Может их покормить?
Я однажды пережидала полтора часа на ее кухне. Пока сестра привезет ключи -- свои я потеряла. Мне навязался по телефону Викторик, который может думать только когда говорит. Соседка перебирала книги и меня не замечала, а я пила чаи с пастилой и гренками, наблюдая кошек. Вернее, их натюрмортный сон на трюмо ввиду трех зеркал .Соседка в задумчивой пантомиме сонно и меланхолично отделяла рукописи и распечатки от книг, немедленно назначая последним их место на полках. Викторик на повышенных тонах плакал в трубке про Настю, которая его, Викторика, юзит, а он по великой своей человечности с этим согласен.
-- Витек, мне не ловко -- я с Настей дружна.
-- Вот и здорово, значит ты меня поймешь.
-- Я знаю другую Настю.
Викторик хотел, чтобы я говорила "да", а он бы думал, что мы единомышленники. А я вспоминала, как он и Настя вспарывали подлещикам брюхо тупыми ножами, вышвыривая внутренности на валдайскую осоку и продолжая обсуждать "невозможность брака между Гумилевым и Ахматовой", так как поэзия, как думает Викторик, "всегда -- для себя, а брак -- всегда для другого!"
-- Брак не "за", -- Настя не хотела соглашаться -- "Брак всегда против: против одиночества и самопредоставленности!"
-- Да, говори что хочешь! Поэт и поэт -- две вещи несовместимые и все. Чисти давай, чисти, не забывайся"
А сейчас Викторик ругал Настю за черствость. Трубка пела и стонала: то ли блюз, то ли рэп -- исполнитель таинственно еще не самоопределился. Я ела гренки. А Настя точно знала, что он мне позвонит, и он знал, что она знала. Меня подпрягали в "отношения". Подпрягали как фактор, а ведь у меня -- депрессия, а они и не знают. Пахло гвоздикой и нафталином -- книжной пылью разве может пахнуть?
Соседка знаками привлекла мое внимание и показала, подойдя близко, поясок из змеиной кожи с пряжкой в виде виноградной лозы черненого серебра. И прошептала, отчетливо артикулируя,
едва-едва произнося дыханием то, что будучи сказано громко -- было бы "слова": "Мне это подарила Белла Ахмадулина, вот". Викторик договорился до "только ты не говори, что я звонил" и через пятнадцать секунд отключился.
-- В связи с чем? Вы были с ней знакомы?
-- Скорее она со мной: мне было семь, она дружила с папой.
Она сейчас улыбалась. Но не мне. Я поняла это.
-- И кто же был Ваш папа?
-- Да, так – никто. Сказать нечего. Правда, странно?
Помолчала недолго и -- тихо, членораздельно, чуть ли не по слогам -- произнесла:
читать дальше
(с)chronoto