Обидно. Написала про Питер. А все пропало.
Просто город смеющихся глаз и стальных брызг Невы. Если очень постараться, что эти шарики будут стукаться о низковисящее небо. И еще хорошо, если не будет резонанса с стучащими в ритме сердец мыслями. И дождь там тяжелый... Зато разговры длинные. Как цепляются словом за слово, уводят. Под таким небом живут граниты и зеленые улицы. С их прямолинейностью и перпендикулярностью. Пугают. Даже души улиц, заключенные в названиях- и то причесаны этим гранитом и строгостью недрогнувшей руки архитектора.
Город виниловых пластинок на стареньком грамофоне. Плетеных кресел и горшков с цветами. Зелеными деревьями, создающими в комнате неповторимую атмосферу тепла. Город, где можно играть на гармошке и курить трубку... и слушать, впитывать эти звуки, ситуации, смыслы.
Делать фотографии. Стоять на улице полчаса перед зданием с длинющим шпилем, щекотящим брюхо небу и ждать трамвая. При чем, обязательно в эту сторону... А знаете, что самое славное? Дождаться! И снова вымерять расстояние больших букв и заглавных точек защитым синими нитками сандалем.
И разговаривать разговоры. И знакомиться с людьми. И заглядывать в арки- арка, еще одна... тупик и двор с уходящими стенами вверх. Высокие колодцы зеленоватых стен. Решетки незапираемых дворов... И старик с собакой, которая везде ходит за ним. Он и одет-то в тренировачный костюм. И врезанная в память картинка: стоят два таких старика. С двумя такими неприкаянными собаками. И рассматривают расписание Сбербанка. По душе ножиком скребет. До скрежета.
Город судеб и исполнения желаний. Город, где легко можно петь и глотать воздух рывками. Ветер, врывающийся в легкие и заигрывающий с рекой, умудряющийся срывать с ее закоченевших губ улыбки белых барашков.
Тут можно жить и любить. Рассматривать бесконечные отражения в реках и отполированных статуях. Творить и писать стихи. И сводить счеты с жизнью. Все. Разом. Как многие до... как многие после. Только не тянет. Почему-то.