Вернулась с деревни. В голове и душе! Такой сумбур… Мысли какие-то странные и тоскливые. Гипотетически я понимаю, что все было очень здорово. Но за … действительное осуществление этих фраз и мыслей- я не могу судить со всей присущей (вернее, не присущей) мне ответственностью. Итак, даже не знаю с чего начать. Мы приехали. Там был шок. Он жил там среди больших шкафов, выглядывал на меня глазами Маши, отражался в них, спотыкаясь об щербатые зеркала старинной работы, о рисованных жар-птиц на стенах, об старинной работы печь… А потом на место шоку пришел восторг, отражавшийся все в тех же глазах. Он пришел неспешно, умудрившись прийти на смену шроку во сне… в том доме, где веками жили дворяне и еще кто-то где, всегда лилась неспешная речь и вино. Где люди приходили и уходили, а дом стоял, своей незыблемой твердыней возвышаясь над окрестностями. Над маленькими домиками деревянными,: уютными и такими непохожими. В своей величественности, немного неуклюжести, он вызывал некое подобие трепета, неуклонно хмурясь огромными окнами. А дождь плакал. Рыдал нам, воспевая эту природу, умывая эту красоту. И река пошла рябью от капель. Трава росла все лето, вымахав до непроглядных размеров. Это было удивительно почти заблудится в собственном саду. Пощупать тополя, увидть такую большую крапиву и улыбнуться ставшему диким шиповнику. Как разительно меняется сад. Как разительно поменялось все. Или это поменялась я? Или такое у меня дикое, сумасшедшее и удивительное ощущение не то, чтобы незнакомости, а скорее некоторой непричастности… или скорее, нет, причастности лишь небольшой частицы меня, той небольшой искорки что атится в глубине глаз, когда я сомтрбю на широкое небо. Когда попадаю в такие дома. Нет, Холуй ! он навсегда. Он во мне… это как … как некоторый фундамент, на котром все стоит. Он может быть не виден, он может быть лишь частью чего!то большего, но он неизменно есть. Как бы то ни было- есть и занимает большую площадь, большой пласт мыслей и чувств… он есть и способен разжечь во мне постепенно утихающий огонь. И несомтря на это… на то, что он во мне- раньше было по иному._ раньше скорее я была в нем. Являлась его частью, а теперь… Это доказывает то, что я повзрослела? Что изменилась я, а не мир, в котром раньше было так уютно играть в индейцев или рассматривать посылаемые тебе облака. А может, я вдруг четко осознала, что все это уходит, вернее почти ушло из-за того, что я стала рассказывать и вспоминать, вернее наоброт, сначала вспоминать, а потом рассказывать (а может и одновременно) все, что с нами было… Нас такими, какими были … то, что было… Ох… может от этого мне стало вдруг так нестерпимо больно, что мы не просто изменились, а изменились лдо неузноваемости. Кто бы мог поверить, что взрослый мальчик Паша, в котрого так легко теперь влюбиться за его открытость и волшебность, присущую только ему и его взгляду, раньше непримиримо дрался,швырялся… что… Нет, это решительно не поисать словами… Это просто надо помнить. Удивительно. Раньше я все!ртаки мало верила%! Не описать слвоами… а тепреь повймите, есть вещи, которые слишком сложно описать. Их наждо чувствовать или еще лучше! Зжить… или на крайней случай! Читать. В больтшом! Большом труде. Да… именно там, на одной изкроватей, когла тихзо ха закрытыми старыми ставнями мелькали молнии, когда дождь с глухим стуком барабанил по столам и ведрам, мне вдруг пришла мыслть, написавть хроники._.. то, ка кэто было… как есть… Хроники семьи и детсва. Наверное, это далеко не свежая идея. И я это осознаю со всей серьезностью, но она как-то забрела в мою лохматую голову…
Черновик
zarnica
| среда, 21 июля 2004