Я бежал и бежал, руки немели от подтягиваний, ноги - от перескакивания труб и крыш. Я бежал по этому прекрасному городу, в котором было и небо, и зелень, и люди, и власть. И, как всегда, бежал от власти, ибо она имеет мощь за мной гнаться. Я уже почти забыл почему и от кого бегу, но помнил во имя чего.
В какой-то момент ему показалось, что он оторвался. Он попал в дивное место - старый, заросший травой дворик, с почти доломанными качелями, с сеткой-забором местами и веревками, на которых сушилось белье. И все это - будто нарисовано рукой Макото Синкая.
У вытоптанной травы стоял синий пластиковый стул. Стоял так, что было ясно - на нем сидят и смотрят. Я сел и понял - смотрят на небо. И столько в этом небе, крыше здания, зеленом пучке травы было смысла и покоя, что никуда бежать больше не имело смысла.
В какой-то момент ему показалось, что он оторвался. Он попал в дивное место - старый, заросший травой дворик, с почти доломанными качелями, с сеткой-забором местами и веревками, на которых сушилось белье. И все это - будто нарисовано рукой Макото Синкая.
У вытоптанной травы стоял синий пластиковый стул. Стоял так, что было ясно - на нем сидят и смотрят. Я сел и понял - смотрят на небо. И столько в этом небе, крыше здания, зеленом пучке травы было смысла и покоя, что никуда больше не бежалось
Но они вошли, пригнувшиеся хищники в долче и габанне, с пистолетами углом к плечу.
Я встал, взял стул - как в детстве скрыв голову, синими ножками в небо - и пошел к грузовой машине, в которую соседи грузили свой скраб.
Погоня рассредотачивалась по двору и проверяла углы.
Я поставил стул в кузов и забрался туда сам. Жилистая строгая женщина в косынке увидела меня, стул, движение и сказала мне "нет".
- Уходите.
- Я не могу, прошу вас, помогите мне.
- Нет, это невозможно, вы не понимаете. Уходите.
Она не кричала. Не молила. Не боялась. Она просто говорила уйти.
Но я пробирался внутри грузовика, все ближе к кабине. И тогда ей постучали в окно. Ей пришлось сесть.
"Откройте!"
Окно почему-то запотело, лицо человека было мутным, но я хорошо знал его - Мой дорогой друг. Мой главный враг. Я вглядывался в него, пока она неподвижно сидела и дышала. Дышала так, словно готовилась к битве или поднять штангу.
" Именем закона, открывайте!"
У моего друга было немного бобриное лицо: с пухлыми узкими щеками, глазами бусинами, и потными проблесками.
Ручки крутились долго - сначала спустилось одно стекло, сразу за ним - другое.
- Почему вы так долго открывали?
- Понимаете, я не могла. - Она не врала ему. Не собиралась врать. Он просто не задавал нужный вопрос.
Он и не хотел, сунув пистолет за ее плечо, он потянулся сам.
Я смотрел на пистолет - черный, блестящий, на расстоянии вздоха. Понимал, что я сейчас должен схватить, потянуть, выстрелить, спасти женщину и выстрелить снова, и еще, и ...
Я протянул руку. И повернул предохранитель.
Он удивленно вздрогнул и вернул пистолет, смотрел на него целое мгновение, а потом сунул в окно нелепый бумажный пакет.
- Тут амоксал для твоих ушей - он смотрел прямо на меня и смущенно улыбался.
- Что ты делаешь? - удивление затапливало мои берега и брови.
- Я учусь. - сказал мой враг. И улыбнулся.
Сон в зимнюю ночь
zarnica
| четверг, 17 января 2013