Утро. Мы едим творог с черничным вареньем. Он пахнет запахом старого комода. У нас большой стол на шестерых - даже 8 поместится - но мы сидим втроем. В доме толстые кирпичные стены, поэтому звук ветра и шелеста доносится только из окна. А ступеньки крыльца совсем сломались и каждый раз утром аккуратно ставишь ноги.
Я всегда встаю раньше всех, даже если с трудом засыпаю. Встаю, потому что у меня нет ставень в комнате и уже в 11 светлость проникает окончательно во все щели. Такое нехитрое утро: набрать ковшиком воды, леденящей пальцы, плеснуть в пузатый белый чайник и выйти на крыльцо. Там небо, деревья, облака и звуки.
Ребята всегда почти встают через полчаса - досыпают урывки сна, укрываются с головой или дышат в распахнутые в кровать окна.
Одному - кофе, две с половиной ложки сахара. Другому - в высокую чашку - чая.

На крыльце стоит стул без днища. Но Саша положил туда деревянные реечки в ряд и курит. Есть что-то в этом движении, прищуренном взгляде вверх и самости "Я пошел курить. Один".

Когда я была одна, в те редкие минуты, то я шла к дубовому письменному столу. Там много ящиков. Каждый - хранит часть истории. Вот бабушкины письма. Я все пыталась объяснить какой она была. Но оказалось, что достаточно прочитать отрывок из бесконечного фонтана слов, что у нее складывались то в стихи, то в декламации, и все стало яснее. А в другом ящике - много старых фотографий. Какие -то почти разваливаются. А какие-то заботливо подписаны краткой мамой или опусами бабушки. На альбоме написано "1926 год, на память Зоеньке от тетки Анны". Написано чернилами. Зоя - моя бабушка. Альбом - развалился по листам, но фотографии там все в том же порядке. Только подписаны моей рукой "Тетя Аня, двоюродная сестра " или "нянька Клавдия". Иначе я забываю имена этих смуглых людей.