Шагая с Левитаном
Левитан.
О чем вы вспоминаете, когда слышите это имя? Березки, рыжая осень, крупные мазки, и яркость.
Так думала я до встречи с ним сегодня. В третьяковке. В большом, шумном и светлом зале. Теперь я думаю, что Левитан - это грусть в цвете. Случайная мысль, метко пойманная художником.
Мы с ним ходили по осенним сокольникам, где редкие маленькие клены прбивались к высоким хищницам-елям. И по грязной тропинке шла женщина. В черном. Но шла. Сквозь марь, грязь, тишину. Он рассказывал мне глубоким низким голосом, что в то время у них умерла мать. И все семейство оказалось на плечах отца. Лицей, в котором учился и он, и брат, выплачивал им даже какие-то пособия. А потом и вовсе отменил плату. И тогда умер отец...
Я шла с ним рядом, с этим высоким серьезным человеком. И думала, что в свои 27 он был безумно влюблен в женщину двое старше него. Чей портрет я видела только что. У них были совсем одинаковые глаза. Задумчивые и глубокие. И неулыбчивые рты. Мне казалось, что когда тебя рисует любимый, ты вся подаешься к нему, распуская морщинки у глаз улыбкой... Но нет, Софья осталось отстраненной, серьезной, курчавой. И лишь в блеске глаз угадывалась страсть.
Как-то мы неравномерно шли с Моргашей. Наша поступь раздавалась совсем в разных уголках его жизни. Мы заглядывали с ним в Италию... в его первый выезд заграницу. Уже будучи состоявшимся художником. Он рисовал тонкие розовые деревца и горы. Трех оттенков. Рядом. А потом сразу отправлял нас к озеру, Камос... Оно прекрасно в своей тишине. И в облаках, что задорно обвивали горы своими тонкими пальцами.
Но тут неожиданно Италия оборвалась. На самой разноцветной ноте, оборвалась разом, обрывом, крутым утесом в северное море. Левитан глухим почти безразличным голосом продолжал говорить, а перед глазами разверзалась бездна красок, мазками дополнявшая реальность... "Я был болен. И уехал в Финляндию. В вечном поиске покоя... Но даже здесь, вдали от шумной Европы, от радушной России... Даже тут, на берегу сурового моря... Я видел то, что видел всегда: безраздельную победу природы над человеком. Ее неотвратимость. Величие. И даже каменные стены старых замков ломались под напором ее ветра, брызг, соли... Так сломаюсь и я." В этот момент мне казалось, что я стою там... с ним... в этих хмурых сумерках под шумом набегающего яростного прибоя. У него хлипкий плащ, он не греет, едва ли защищая от ветра. Спасают лишь высоко поднятые плечи и карманы. Уже двадцатый век. Но море по прежнему хмурится, когда ему грустно. Он стоял там долго. Чтобы запомнить каждый камень. Каждую изогнутую ветвь. И трещину. И потом все сказать в паре слов и тысяче мазков: «Остатки бывалого. Сумерки. Финляндия».
Мне было грустно. Казалось, что в этом произведении гораздо больше его самого, чем в тех радостных зеленых пятнах, до которых мы вот-вот дойдем. Непременно дойдем. Надо просто повернуть...
Сами того не ожидая, мы оказались в Плёсе. Это маленький, уездный городок, летом утопающий в зелени и старых досках домов. Я не сразу его узнала, удивленно спрашиваю у Моргаши что за "плес такой". Ответ пришел к нам сразу и неожиданно. Голосом Левитана в этот раз был высокий седовласый мужчина. Он как-то строго посмотрел на меня, оставаясь профилем на зеленой сочности чьего-то сада... "Плес - это город на Волге... Маленький, почти умерший сейчас. Ни промышленности, ни работы..." и пошел дальше, теряясь в толпе таких же спутников как мы. А я вдруг поняла, что этот дверь, ступень, коряга - они все из одного маленького уютного города, ставшего Левитану на долгие годы дома... И это за плечом величественная волга, несущая свои воды в вечность. Но здесь и сейчас, это - маленький с покосившейся крышей и пробивающейся травкой сквозь булыжники.
Потом, они пойдут сидеть на высокий берег реки. И говорить с другом и Софьей про юную девушку, что мечтает убежать из дома. Там, на берегу, с которого так ясно открывается Волга, Левитан напишет картину. А его друг - повесть. А мы с Моргашей в который раз поразимся... как тесен и близок был дружественный круг на рубеже 20 века. Расстояния были громадные, больше чем у нас. Но коллективное сознание было крепче и единей. Вы видели эту прекрасную картину "У омута"? Мы шли от маленькой к большой версии, переживая за уходящие кувшинки и приходящую темноту неба. Хотя, казалось бы, сюжет - ни на миг не поменялся. Этот загадочный омут, с деревянной запрудой и стоячей водой оказал больше влияния, чем можно себе представить. Левитан пишет картину. Пушкин - "Русалку". Композитор - одноименную оперу. Бальмонт - пронзительные стихи. И всему этому причиной был затянутый ряской пяточок воды с затейливой историей... про несчастную любовь, девушку, не рожденного сына, навеки погребенного вместе с матерью под толщей зеленой воды...
Исаак Ильич начинает уставать. Хоть мы и подходим к самым ярким картинам. Они дышат молодостью, свежим ветром и надеждой. Но игнорируя яркие краски, мы замираем у огромного полотна, где белое озеропохожа на молоко. Но не то, что радостно пьешь. А то, что проливается нечаянно... И образует моря, реки, ручейки... Только вот такого ветра там быть не может. Чтобы березы обнимали на погосте часовню, чтобы небо клубилось низко и тенями ложилось на весь мир. А там, в маленьком окошке часовенки едва теплится огонек, согревая покосившиеся кресты кругом...
"Над вечным покоем" - читали наши глаза. "Это моя душа" - говорил Левитан своим низким глубоким голосом...
Потом мы еще найдем "Золотую осень", застынем перед "Вечерним звоном" и разглядим у автопортрета самодовольное выражение... Но это все потом. А здесь, сейчас, я тоже хочу застыть в этом мгновении... "Над вечным покоем"... Ощутить. Бы.
ПС. Я не стала вставлять фото картин. Это все не то. Настолько "не то"... что даже примерно не передает тех цветов, смыслов, фактуры... Смотреть надо. Глазами.